Паскаль Лене - Анаис

Отныне Пабло стал бывать каждый вечер. Мсье Чалоян с друзьями высоко ценили спектакль, который они разыгрывали с Анаис. Порой эти господа «отпускали поводья»: с неутомимой услужливостью молодой человек вместе со своей партнершей всеми возможными способами демонстрировал себя зачарованному взгляду четырех стариков. Иногда мсье Шарль заставлял его принимать позы по своему собственному вкусу, разыгрывать новые сцены, мысль о которых приходила ему в голову. Тогда он давал жеребцу указания по-испански. Тот молчал. Никто никогда не слышал звука его голоса. Зато Анаис не могла сдержать глухих восклицаний наслаждения. Чалоян поощрял девушку выражать свое существо голосом, как прежде плотью – без малейшего стыда и сдержанности. Эта музыка ему нравилась, и Анаис, под смычком роскошного «путана» с Рио де ла Плата, становилась скрипкой Страдивари.

– Все, что я сейчас рассказываю, – пояснил Винсент, – просто идиллия по сравнению с тем, что будет дальше.

Четырем старикам явно доставляло удовольствие повторение этих развратных сцен. Однако каждый раз они требовали заходить дальше, придумывать новую фигуру, жест, позу, непристойность которой превзошла бы все виденное раньше. Но гармония, рождавшаяся из совокупления двух молодых людей, словно набрасывала покров на неприличие их действий. «Они слишком красивы», – восторгался Чалоян. Мсье Шарль с ним соглашался, но это его уже не удовлетворяло: отныне ему требовалось уродство. И потом его дорогой «путан» с чересчур явным удовольствием исполнял свой номер. Надо поставить его на место. И маленькую соблазнительницу следует наказать.

Бородач поделился с Чалояном своей досадой: законный господин Анаис должен был полностью согласиться с законным владельцем Пабло, иначе оба подростка начнут вести себя по своему усмотрению. Владелец юного самца добился того, чтобы ему время от времени доверяли маленькую самку: он сам займется усовершенствованием ее дрессуры.

Прошло несколько месяцев. Наступило лето, и Анаис поехала к родителям на каникулы.

По их совету она отправила мсье Чалояну две открытки. На одной были изображены два индейца с высокогорий в причудливых костюмах, на другой – рыбаки с пироги закидывали в реку невод.

Анаис посетила несколько стран, перелетела через мыс Горн на маленьком самолете, продавала лотерейные билеты на благотворительной ярмарке, обучилась основам танго с сыном посла Аргентины в Боготе. Ей позволили пить шампанское. Она выкурила первую сигарету. И сохранила свой секрет.

Никто не мог даже заподозрить, что дочь консула Франции, эта девочка, вся сотканная из детского простодушия, несколько месяцев удовлетворяла четырех извращенцев. Она сама как будто забыла про те ночи, когда выставляла себя напоказ на обеденном столе мсье Чалояна. Это было так далеко! В прямом смысле слова на другом краю света! Она играла роль послушной девочки так же естественно, как прежде подчинялась гнусным желаниям мужчин, которые для нее были почти стариками и чье одно лишь прикосновение должно было вызвать в ней отвращение.

Но отвращения в ней ничто не вызывало. Анаис могла соглашаться на все подряд. Ее тело было глиной, которую каждый мог свободно мять и лепить из нее все, что угодно.

Вероятно, все решилось в первый же вечер, когда мсье Чалоян, властно втолкнув ее в ванну, дал ей почувствовать, что она полностью ему принадлежит. Та грязь, которую он якобы с нее смыл, тот запах, который он намеревался уничтожить, составляли в сознании девочки глубинную и основную связь с ее собственной плотью. Этот мужчина завладел ими одним махом, не оставив ей ничего, даже самого потаенного, затененного уголка. Он в самом деле стал ее господином.

Южная Америка, балы в посольстве, благотворительные ярмарки, а с другого края, без всякой неловкости или противоречия – оргии у мсье Чалояна!

Тут мне приходит в голову вопрос: разве можно выявить хоть какую-нибудь истину в такой безнадежной путанице, в этом порочном раздвоении? Что мы знали об Анаис? А она, навеки замкнутая в нерасторжимый круг бесстыдного удовольствия и бесконечной лжи, что могла она знать о себе самой?

– Когда вы с Жеромом высадили ее в аэропорту Барселоны, откуда она должна была лететь в Майами, – сказал Винсент, – она всего-навсего ехала к родителям. Возвращалась к ним, чтобы провести несколько невинных недель. Устраивала каникулы своей совести и своему телу. Это со своим отцом она говорила за несколько дней до отъезда, но не захотела вам об этом сказать, уже не могла в этом признаться, потому что, рассказав о своей жизни, убила бы родителей. Она окончательно замуровала себя в своей лжи. Не оставила себе никакого выхода. Ей теперь приходилось все выдумывать, даже самое простое и естественное.

Мсье Шарль, конечно, существовал, – продолжал Винсент, – и вы действительно были его гостями – ты и Жером. Вы пользовались роскошным гостеприимством этого мерзавца. Новый хозяин Анаис был жестоким, безжалостным, но не слишком внимательным, а главное, не ревнивым. Он гораздо больше дорожил своим великолепным «путаном», чем хрупкой Анаис, недостаток которой состоял в том, что она девушка, так что ей отводилась второстепенная роль в сценах, которые он для себя заказывал.

Анаис крепко привязали за шею. Веревка была довольно длинной, поскольку она могла дойти до квартиры на авеню Анри-Мартен, но, слегка дернув за поводок, бородач мог в любой момент отозвать к себе маленькую рабыню. Иногда он позволял ей целыми месяцами где-то шляться на конце лонжи. Иногда она была нужна ему несколько недель подряд. Иногда он забирал ее у нас только на одну ночь. Анаис исчезала. Возвращалась с царапинами на теле и новой ложью на устах. Красивой ложью, которую гримировала смехом и невинностью, даже если нас не удавалось провести.

Винсент не знает, в результате какой сделки Анаис оказалась во власти мсье Шарля. Она сама не знала. Ей, конечно, и не подумали об этом сообщить.

В середине восьмого класса она оставила школу мсье Чалояна и поселилась у мсье Шарля. Что до родителей Анаис, то они, как известно, жили далеко от всего этого. Папа-дипломат делал карьеру. Мама, как заведено, занималась галстуками и запонками представителя Франции и сама старалась поддержать честь страны своими платьями и прическами. На пятнадцатилетие Анаис получила бандероль с кружевными платочками, фотографиями, сделанными во время ее последних каникул, и длинное письмо от мамы с постскриптумом от папы, нацарапанным наспех, как медицинский рецепт: от чувства одиночества, которое могла испытывать его дорогая дочь, он предписывал терпение и прилежание в учебе.