Маргарет Мюр - Кошечка и ягуар

— Что скажешь, Лия?

— Завтра свадьба, Рамон!

Скрип зубов и глухое ругательство.

Что я делаю, что делаю? — ужасается про себя цыганка Лия. Теперь Тори слышит и ее мысли. Магда ничего плохого мне не сделала, а я гублю ее. Но Рамон! Не станет Магды, и он полюбит меня. Я буду самая красивая, и танцую я не хуже. Но как он бесится, слыша о свадьбе, как он любит ее...

— Ты любишь ее, Рамон? Я совсем не нужна тебе? — В шепоте Лии боль и отчаяние.

— Я ненавижу ее! Она меня отвергла, унизила! Так не будет и ей счастья, Лия. Ты давно меня любишь, я знаю. Ты будешь моей женой. Только помоги мне, моя хорошая. Всю свадебную ночь в таборе будут гореть костры, из леса не выйдешь. Спрячь меня в своем шатре, Лия. Я буду любить тебя, а ночью прокрадусь в шатер Магды и отомщу ей. Иначе не жить мне!

Мужчина обнял маленькую цыганку, запрокинул ей голову и ожег поцелуем губы. Ни одной мысли не осталось после этого в кудрявой голове Лии. Только страсть томила ее гибкое тело. Только одного хотелось — во всем подчиниться возлюбленному.

— Я все сделаю, как ты скажешь, Рамон, — услышала Тори ее горячий шепот.

Тори проснулась посреди ночи в тоске. Вот, значит, как оно было. Одна из подруг предала Магду из любви к этому мерзкому Рамону. Она села на постели, взяла с прикроватного столика стакан с водой и медленно, небольшими глотками, выпила. Она оттягивала момент сна. Она боялась. Что еще ей покажут? Неужели придется заново пережить смерть возлюбленного? Но глаза смыкались, усталость брала свое, Тори снова опустила голову на подушку и мгновенно заснула.

На этот раз она увидела приготовление к свадьбе. Стоял солнечный день. На большой поляне накрывали длинные столы, сложенные из досок. Женщины готовили еду, между ними сновали юркие цыганята, ухватывая лакомые куски. Тори обратила внимание на девушку, ставившую на стол блюдо со спелыми яблоками. Тоненькая, гибкая, кудрявые волосы, словно роскошная шапка... Она, Лия! Но кого-то еще напоминала ей эта несчастная цыганка, плененная страстью к зверю. Отчего так знакомы Тори ее движения и осанка? Словно почувствовав ее взгляд, девушка обернулась. Круглое милое лицо, серые глаза, брови с надломом... Мама! Лия походила на ее покойную маму. Нет, нет, этого не может быть... Тори пыталась сквозь возникший откуда-то туман лучше рассмотреть ее черты: не показалось ли?

Но в это время к маленькой цыганке подошел тот самый старый цыган с седыми усами, старейшина табора. Он встал и заговорил с ней, видимо, отдавал какие-то распоряжения. И заслонил Лию от взгляда Тори. Что-то было знакомое ей и в этом человеке. Но туман все сгущался, изображение отдалялось. Видимо, тот, кто показывал Тори эти сказки о прошлом, пожалел ее и дал наконец заснуть крепким, освежающим сном.

Несмотря на это, утром Тори проснулась разбитой, как это бывало в старые времена. Она вдруг поняла, что все эти дни просыпалась счастливой и бодрой оттого, что знала: скоро она увидит Алана. Господи, как же она по нему соскучилась! По его зеленым глазам, озорной улыбке, горячим рукам...

— Милый мой, рыжий, ненаглядный, — тихо шептала Тори в подушку. — Все сделаю, чтобы тебя поскорее увидеть. Чтобы никогда больше не разлучаться. В экспедиции с тобой буду ездить, в эту пустыню треклятую!

Но для того, чтобы увидеть Алана, надо было скорее закончить портрет.

Тори позвонила приставленной к ней горничной и попросила чашку крепкого кофе. Двойной эспрессо, пожалуй, приведет ее в чувство.

Конечно, вчера после ланча она сразу же позвонила Алану, обрадовала его, что Филип жив и здоров. Бодрым голосом сообщила, что все в порядке, работа продвигается, Дон Кортесе — отличный парень. Конечно, Тори допускала, что телефон прослушивается, поэтому ограничилась только мажорной информацией. Алан, в свою очередь, бодро сообщил, что он в этом не сомневался, что у него тоже все в порядке. Разумеется, он был не глупее Тори и тоже допускал, что телефон прослушивается.

Но сегодня Тори плюнула на всякую осторожность. В конце концов, Дон знает о них с Аланом, похоже, даже больше, чем она предполагает. Поэтому Тори позвонила Алану и сказала ему то, что думала и чувствовала. А именно:

— Единственное, что меня может охладить, это если в Майами прямо сейчас пойдет снег. И то охладить чисто физически. Возможно, у меня начнется насморк. Но даже если меня завалит снегом до самой макушки, я все равно буду гореть и пылать, как десять тысяч костров при мысли о тебе, мой рыжий, моя любовь. О, Алан!

— Тори, негодница! — зарычал этот бессовестный нахал. — Ты хочешь моей смерти? Зачем ты все это говоришь, находясь в таком растреклятом далеке? Знаешь ли ты, коварная соблазнительница, что я и без этого при мысли о тебе каждый раз бегу принимать холодный душ?

— Ты чересчур расточителен, — осуждающе сказала Тори, ликуя в душе. — Зачем зря расходовать воду, когда можно просто выйти на улицу без зонта. Кажется, в Майами еще не кончился сезон дождей.

Злодей Дон Кортесе, прослушивая этот разговор, качал головой и посмеивался. Славные ребята эти Тори и Алан. И потом, сидя в кресле перед Тори, он вспоминал это забавное объяснение в любви, и время от времени улыбался. А Тори довольно кивала головой, и улыбка на портрете проступала все более явственно.

На этот раз она была одета в свой любимый старый джинсовый комбинезон, вытертый на коленках, и клетчатую рубашку. Тори всегда надевала эту спецодежду, когда работала с красками. Да, сегодня старательная художница уже работала с красками. И делала это с вдохновением. Лицо, которое она писала, ее интриговало. Чем явственнее проступали черты на портрете, тем более знакомым казался Тори этот старый мафиози.

В течение дня они не раз прерывали работу, чтобы поесть или прогуляться по саду. Во время прогулок Дон Кортесе заботливо держал над ее головой огромный куполообразный зонт, похожий скорее на крышу небольшой ротонды. Благодаря этому, нескончаемый дождь был им не страшен. Но душный воздух, перенасыщенный влагой, угнетал Тори. Тело быстро становилось влажным и липким, и она скоро начинала проситься «домой», где сразу же принимала душ, переодевалась и радовалась такому замечательному изобретению, как кондиционер.

Беседовать с итальянцем оказалось неожиданно интересно. Во время сеансов и прогулок они затрагивали самые разные темы. И однажды, когда Тори сказала ему, будто ей кажется, что они когда-то были знакомы, они заговорили о реинкарнации. Тори уже заканчивала выписывать колоритную фигуру на портрете, оставался только фон. Дон Кортесе, как всегда устроившись в кресле, наслаждался сигарой.

— Все возможно, девочка, — покуривая сигару, говорил Кортесе. — Я слышал, что часто люди, которых ты встречаешь, это те, кто окружал тебя в предыдущей жизни. Только сейчас у них другие роли.