Диана Гамильтон - Надеюсь и жду

— Ты не глупа, только слишком доверчива.

Это грянуло как гром среди ясного неба. Несколько неожиданных и незаслуженных слов утешения — и она пропала! Стакан задрожал в ее руке, бренди пролилось на прелестный новый пеньюар. Адам успел подхватить стакан прежде, чем Клодия выронила его. Она закрыла лицо руками. Но это не помогло. Слезы хлынули ручьем.

— Ты не должна себя упрекать, Кло! Ты не виновата.

Его голос мягко проник в бездну ее страдания, усугубленного сознанием собственной преступной несостоятельности, которое терзало ее с тех самых пор, как она узнала о случившемся. Эта его мягкость и, должно быть, неумышленное употребление уменьшительного имени, которым он когда-то называл ее, тоже явились своего рода пыткой.

— Нет, виновата, — всхлипнула она, растирая слезы в попытке остановить их. — Я позволила им расхитить все, что папа нажил за свою жизнь. Я слишком погрязла в хлопотах, чтобы додуматься попросить, хотя бы показать мне наши конторские книги, потребовать разъяснить, почему счета остаются неоплаченными. Даже не поинтересовалась ни разу, почему он регулярно избавляется от наших лучших работников, и только отделывается обещаниями, взять новых. Он экономил на зарплате, не платил по счетам, сокращал расходы, чтобы вклад в банке, нашего совместного предприятия, был, как можно более, полным, прежде чем они разворуют все окончательно! Только я виновата в том, что мы все потеряли!

Клодия закусила губу, чтобы не зарыдать в голос. Она так и видела выражение брезгливости, написанное на его лице.

Но ей и в голову не могло прийти, что он нежно отведет ее руки от лица и потребует мягко, но убедительно:

— Посмотри на меня, Кло!

Клодия сделала это с крайней неохотой. Она все еще дрожала от волнения, и каждую минуту зубы ее снова могли начать выбивать дробь. Глаза Адама смотрели на нее пристально, но участливо, и это участие отражалось в мягкой улыбке.

Если и прежде он считал ее уродиной, то сейчас, после рыданий, она выглядела в миллион раз ужаснее. Какое мучение знать, что он видит ее такой — уродливой истеричкой!

Это было невыносимо. Клодия всхлипнула. А Адам, словно оценив ее усилия сдержать рыдания, сделал невероятное — привлек ее в свои объятия!

Сердце Клодии на секунду перестало биться, но тут же застучало с новой силой. Понимает ли он, что делает? Неужели ее слезы не оставляют его равнодушным? Немыслимо! Он гладил ее по спине с осторожной сдержанностью, с которой обычно гладят впервые чужую собаку. Пусть так, но он хотя бы не советовал ей, холодно и отчужденно, взять себя в руки.

— Мне кажется, ты слишком много взвалила на себя. Ведь ты была такой юной, когда родилась Рози.

Припав головой к его груди, Клодия слышала ровный стук его сердца, ощущала тепло сильного тела. Ей захотелось обнять его за шею, приблизить к себе его голову, чтобы он смог поцеловать ее…

Но она тут же грустно напомнила себе, что ему это не доставит удовольствия, и, постаравшись не думать о своих желаниях, проговорила несколько резко:

— Я очень быстро повзрослела.

— Думаю, тебе пришлось.

Неужели в его голосе прозвучало невольное восхищение? Нет, конечно же, нет. Она с ума сошла, если может вообразить подобное. Ей постоянно следует помнить — и особенно в такие моменты, как этот, когда он отодвигает неприязнь к ней на задний план, чтобы из жалости предложить утешение, — что он не питает к ней ни уважения, ни восхищения. И что ему нужна только фиктивная жена, сознающая свое место. И самое главное — дочь.

— Кло, выслушай меня! Ты была загружена сверх всякой меры, финансовыми делами занимался твой муж по праву специалиста. Чего ради, было, тебе вторгаться в его сферу, когда у тебя своих дел невпроворот? Разве ты имела основания не доверять ему? Каким бы бессовестным мерзавцем ни был Фавел, но концы в воду прятать умел ловко, так что тебе абсолютно не за что винить себя. А теперь и вовсе не стоит беспокоиться.

Сначала он обнимал ее как-то скованно, но теперь напряжение оставило его, и он привлек ее ближе.

— Твой дом спасен, а отцу не обязательно знать, что он едва его не лишился.

У Клодии кружилась голова, она дышала часто и неглубоко, тело напряглось в немом призыве. За то, что он делает с ней, на него следует подать в суд! И нет никакой возможности с этим бороться.

Она провела ладонями вверх по его спине, опустила руки ему на плечи и проговорила охрипшим голосом:

— Я знаю, Адам. И очень ценю все то, что ты сделал. Наверное, я казалась тебе неблагодарной, но это не так.

Она медленно опустила ладони ниже, к тому месту, где ее грудь касалась его груди. Как она жаждала, чтобы он прильнул к ней губами! Когда-то Клодия приходила от этого в неистовство…

Шевельнувшись, она придвинулась немного ближе, и сердце Адама забилось быстрее под ее пальцами. Может быть, он тоже вспомнил, как все происходило между ними? Вспомнил окутывавшую их волшебным покровом волнующую тайну…

— Не стоит благодарности. Как ты помнишь, я не остался внакладе. — Его голос прозвучал глухо, словно он тоже дышал поверхностно и часто. Он осторожно наклонился к ней, так, что их головы почти соприкоснулись, его ладони скользнули по гладкой ткани пеньюара вниз к бедрам, потом медленно вернулись на ее плечи. — Я был несправедлив к тебе. Я понятия не имел, почему ваш бизнес провалился с таким треском. — С каждым словом, его голос становился все более неразборчивым. Но не бренди было тому виной — он едва пригубил свой бокал. — Они подло обманули тебя — твой поганый муженек и эта проститутка Элен.

Произнесенное им имя, должно было привести ее в чувство, но этого не случилось. Теперь все было бессильно образумить Клодию. Ее желание достигло такого накала, с каким оно овладевало ею в те дни, когда она впервые познала любовь. Стоит ей только чуть-чуть приподнять голову, и их губы сольются, и все повторится снова: и его жадные поцелуи, и приводящие в экстаз ласки, и желание, которое невозможно утолить, сколько бы ни соединялись их тела в неистовом ритме страсти, и ощущение того, что с каждым разом это происходит все более и более совершенно. Искушение было слишком велико, неодолимо. Она раскрыла губы…

Адам отстранил ее от себя руками, которые внезапно стали жесткими и безразличными, неловко поднялся, подошел к столику с напитками, налил полную рюмку бренди и осушил одним глотком.

Клодия не сразу могла сообразить, где находится. В ее голове все перевернулось. Она смотрела ему в спину расширенными немигающими глазами, чувствуя, как жар желания оставляет ее, а на его месте воцаряется холод.

Клодия передернула плечами. Она была убеждена, что и он ощутил ту магию любви. Несколько мгновений она верила, что все вернется. Но как могло что-то вернуться, если ничего никогда не было? Не было для Адама. Она выставила себя на посмешище.