Саша Майская - Русский купидон

Эффект снизился еще раньше, потому что при виде хохочущего Макса Мячиков застыл на месте и зеркальная дверь тут же больно ударила его под зад. Что же до красавицы Синельниковой, то она впилась в Пашину руку ногтями, так что он даже зашипел от неожиданности.

А мерзавец Сухомлинов нахально облапил неведомую и нездешнюю, но явно разгульную девицу за практически обнаженные бедра и приветственно взмахнул рукой.

— Кого мы видим! Краса и гордость Кулебякинского ОВД! Мое почтение, Елена Васильна! Ваш новый ухажер вам необыкновенно идет. Вам вообще бордовый к лицу… Элечка, знакомься: это Елена Васильна Синельникова, шеф-повар, так сказать, нашего телевидения… в кабельном масштабе. Это — старлей Мячиков, Павел Сергеевич. Господа, а это Элеонора, она же Эля, она же Нора, девушка очевидных достоинств…

Лена Синельникова испепелила Макса взглядом серо-зеленых глаз и покрепче ухватила оцепеневшего Мячикова под руку.

— Надеюсь, через полчасика вы закончите, Максим Георгиевич? Мы хотели бы поесть горячего, но вы, вероятно, еще не до конца продемонстрировали свое красноречие…

Макс слетел с высокого табурета и покрепче прижал Элеонору к себе.

— А у меня чудная мысль! Что это мы в дверях торчим? Элечка вот впервые в Кулебякине, она должна познакомиться с нашей кухней. Мячикову надо худеть. А нам с вами, Елена Васильна, как ДОБРЫМ СОСЕДЯМ, сам бог велел провести этот вечер вместе… Одним словом, поужинаем вчетвером! Я угощаю.

И повел, подлец, свою гибкую Элеонору, одновременно увлекая за собой и Мячикова, слишком ошеломленного, чтобы сопротивляться такому напору. Лена Синельникова осталась практически одна и дрожащим от ярости голосом провозгласила на весь ресторан:

— Я на минуту вас покину — попудрю носик. Если это еще кого-то интересует, конечно.

Элеонора благожелательно махнула Лене рукой с кроваво-красными когтями.

— Не, нам фиолетово, дорогуша. Давай в дабл, а Максик пока закажет аперитивчик. Ага, Максимка?

— Ага, моя радость.

Лена пулей кинулась из зала. Едва она скрылась из виду, Макс ловко передвинул стулья так, что Павел Сергеевич Мячиков оказался запертым в самом дальнем углу стола, после чего устремился за Ленкой, на ходу прошипев Элеоноре:

— Задержи его, с меня пол-литра.

Элеонора понимающе хмыкнула и мгновенно пересела поближе к малиновому от усилий Мячикову, подобно Лаокоону, выдирающемуся из плюшевых объятий кресла. Чарующий хриплый голос заставил Павла Сергеевича без сил опуститься на место, после чего он вдруг почувствовал живой интерес к происходящему. У наглой девахи декольте было умопомрачительным, а ноги — ноги почему-то очень хотелось погладить. Даже, может, и похлопать…

11

Макс ворвался в дамскую комнату, и Синельникова у раковины тут же приняла позу застигнутой насильниками одалиски.

— Что ты здесь делаешь, бесстыжий! Это дамский сортир…

— Сортир дальше, здесь умывалка и курилка. И потом здесь никого нет!

— Здесь есть я!

— Отлично, тебя-то мне и надо.

С этими словами вероломный и растленный Сухомлинов сгреб Синельникову в объятия, приподнял над полом и посадил прямо на мраморный столик под зеркалом. Как-то само собой получилось, что сама Лена, вместо того чтобы дать Сухомлинову по голове сумочкой, неожиданно обхватила ногами его талию, а руками обвила шею, и они начали увлеченно и бурно целоваться, а когда останавливались, чтобы набрать воздуха, — ругались.

— Я сейчас… вызову… охрану, чтобы тебя…

Пауза.

— … вывели!!!

— Ленка, ты же вся уже горячая…

— Прекра…

Пауза.

— Макс, я не могу… я хочу сейчас…

— Веди… себя… прилично… Сухомлинова…

Пауза.

— Черт бы подрал… того… кто придумал… колготки…

— Не ругайся… Лена…

Пауза.

Юбка Лены задралась практически до самой шеи, колготки давно пришли в полную негодность, а Макс Сухомлинов уже жадно целовал ее обнаженную грудь, сдержанно постанывая от собственных страданий. Потом Лена начала судорожно расстегивать на нем брюки, и от безобразной с точки зрения общественного порядка сцены совокупления на мраморном столе дамскую комнату ресторана спасло лишь вмешательство извне.

Дверь, которую Макс частично припер своим, так сказать, тылом, стала приоткрываться, но, дойдя до определенного предела, замерла, и из-за нее послышался медовый, хотя и встревоженный голос божьего одуванчика Серафимы Кулебякиной:

— Леночка, детка, тебе плохо?

А хулиган Сухомлинов, задыхаясь, ответил басом:

— Нет, ей хорошо. Минуточку, она сейчас выйдет.

Лена, пунцовая, лохматая и хорошенькая, вывернулась из объятий Макса и заметалась по комнате, тщетно пытаясь привести себя в порядок. Серафима Кулебякина с удовольствием наблюдала за ней в щель — все стены дамской комнаты были увешаны большими зеркалами. Наконец дверь распахнулась, и Лена ужом проскользнула мимо Серафимы Кулебякиной, простонав: «Драссти…»

Макс не стал торопиться. Он поправил перед зеркалом ворот рубашки, плеснул в лицо холодной воды из-под крана, после чего величаво выплыл из дамской комнаты и шаркнул ножкой перед Серафимой Кулебякиной. Та посмотрела на молодого человека с явным укором, но Макс выпрямился и погрозил ей пальцем.

— Позвольте вам заметить, Серафима Владимировна, что у вас разнузданное воображение. Вы совершенно напрасно подозреваете здесь пошлый адюльтер!

— Ого!

— Ага! Я намерен предложить Елене Васильевне руку и сердце, о чем и хотел с ней поговорить наедине, но вы бестактно помешали.

— Пардон, пардон! Даже и не знаю, как просить у вас прощения.

— Я вас прощаю, но вы должны мне посоветовать — с высоты своего опыта — какие шаги я должен предпринять и в какой последовательности. Сначала предложение, потом застрелить Пашку Мячикова из рогатки, либо сначала ликвидировать Мячикова, а потом уж…

Серафима строго нахмурила белесые бровки.

— Прежде всего, молодой человек, я бы посоветовала вам отвыкнуть от этой дурацкой привычки делать предложения руки и сердца в сортирах. Это неэстетично. Остальное — на ваше усмотрение. Помните, Мячиков — профессионал.

— Думаете, будет стрелять на поражение?

— Не исключено. Все Мячиковы ревнивы, как тигры. Правда, по женской линии, но Павлик пошел в мать.

— Благодарю вас, Серафима Владимировна. Нижайший поклон Аглае Владимировне…

— Непременно!

— …а также всем тем сорока восьми старым кошелкам, с которыми вы сегодня будете сплетничать на вашей веранде.

— Юный нахал!

— Ничуть. Я нахал зрелый. Но вас все равно люблю.