Кэрол Маринелли - Портрет миллионера
– Постоянно.
– И чувствуешь себя безумным?
– Абсолютно.
– И хочешь для этого человека всего самого лучшего? И можешь потратить массу времени, и купить картину, чтобы она напоминала тебе о нем? И, если ты хочешь проводить с этим человеком каждую минуту, все свое время, но понимаешь, что человеку нужно уйти, ты позволяешь ему уйти? Ты видишь ее, сказочно красивую в подвенечном платье, но в ее глазах безнадежность…
– Ты признаешься мне в любви, Леонид? – прошептала Милли.
Последовавшую паузу можно было бы принять за оскорбление, окажись на месте Леонида любой другой человек. Но он очень серьезно относился к словам признания.
– Я люблю тебя.
Он произнес это твердо, словно упирая на каждый звук.
Три коротких слова, но Милли так страстно ждала их. А их все не было, и это чуть не сломало всю ее жизнь. Но вдруг оказалось, что она не готова их услышать – потрясение было слишком сильно. Случись ей услышать от него эти слова вновь, проживи она хоть сто лет, этот, первый раз будет вставать перед ней. Не очень понимая, что люди вкладывают в это понятие, Леонид осмелился полюбить…
Полюбить меня.
– Я люблю тебя, – повторил он спокойней, уже понимая, как ей приятно это слышать.
– Тогда что же мы здесь сидим? – Милли улыбнулась сквозь слезы. – Почему мы не идем… – ей хотелось сказать «домой», но номер в отеле не был домом ни для кого из них.
– Церковь украшена и ждет нас, со священником договорились, лицензия у нас есть, – подхватил Леонид незаконченную фразу.
– Все уже разошлись.
– Отлично!
– Я в джинсах, – Милли смущенно улыбнулась.
– Даже лучше, – Леонид наклонился и поцеловал ее.
Такой целомудренный и нежный, его поцелуй полностью подтвердил заветные три слова. Он любит меня, а этого достаточно.
– Я позвоню в церковь, – Леонид включил телефон и закатил глаза: – Пятьдесят пропущенных звонков – можешь вообразить себе лицо Нины? – Он улыбнулся, потому что телефон зазвонил. – Это Иосиф. Не хочу сейчас. Он поймет…
– Нам нужны свидетели, – мягко сказала Милли. – Кажется, два. Может, попросить твоих братьев?
– По отцу… – он не закончил фразу.
Ему было хорошо, счастье осветило мрачные уголки его исстрадавшейся души.
– А там должна быть женщина? – спросила Милли, но Леонид махнул рукой:
– Их двое, найдут одну женщину.
Она с улыбкой слушала его разговор с братом, слушала, как они смеялись, обсуждая план побега обоих братьев из дома.
– Что он сказал? – поинтересовалась Милли.
– Что он гордится этой почетной миссией. Надеюсь, ты не против еще одного гостя. – Увидев ее вытянувшееся лицо, Леонид рассмеялся: – Антон. Он просто обезумел. Они уже едут.
Встав, он подал Милли руку и вывел на улицу…
В новую жизнь.
– Дорогая, пойдем поженимся?
ЭПИЛОГ
Одно из последствий прошлого Леонида – его любовь к покупкам.
И здесь открылся большой простор для деятельности.
Громадный дом на окраине Лондона, который он приобрел, нужно было меблировать, декорировать, наполнить воспоминаниями, детьми, любовью.
– Теперь я понимаю, почему она так поступила.
Они лежали на траве, Саша пускал слюни на коврике между ними. Милли смотрела в небо, ощущая на животе руку Леонида. Они даже не заходили в дом, когда он пришел с работы. Прямо в костюме он улегся рядом с ней и своим ребенком, болтал, позевывал, лениво и расслаблено наслаждаясь погожим вечером.
Александр Леонидович Коловский.
Милли очень нравилось перебирать русские имена, но она никак не могла остановиться ни на одном. За пару дней до рождения сына она наткнулась на имя Саша.
– По-моему, это означает награда, – Леонид был не уверен. – Или память Бога.
Оба значения были хороши, и вот Саша с ними – точная копия своего отца.
И отца его отца.
Иногда Милли чувствовала угрызения совести: они на другом краю света, а отец Леонида так болен. Если бы они остались в Австралии, может, им бы удалось навести мосты?
– Я могу понять Нину – ей казалось, у нее нет выбора…
Иногда Леонид говорил об этом. Не часто, но случалось. Всплывали какие-то обрывки воспоминаний, что-то из украденного детства.
– Она думала о своих детях, которые должны были скоро родиться. Если бы она сказала отцу о маме и обо мне, он захотел бы взять меня с собой в Австралию. Неизвестно, получили ли бы они тогда разрешение на выезд, – Леонид взглянул на Сашу. – Думаю, теперь я могу ее понять.
– А отец? – Милли тоже хотела понять – надо быть таким большим, как Леонид, чтобы найти в себе силы простить такое.
– Когда я отверг его предложение, он сказал, что я похож на мать – у меня ее непреклонность и сильная воля. Зная эти ее качества, отец убедил себя – с нами все будет хорошо. Он не мог знать, что я в приюте, жду, когда он заберет меня. Знаешь, туда иногда приходили хорошо одетые, пахнущие дорогими духами люди из какой-то неведомой далекой жизни. Они приносили шоколад, подарки. Мне никогда ничего не доставалось – я был слишком большой, слишком злой, слишком трудный…
– Тебе не давали подарков?
– Они приносили гостинцы тем, кого планировали взять в свою семью. Я так мечтал, чтобы кто-нибудь взял и меня. Но, в конце концов, мое желание исполнилось – ты пришла за мной. – Он наклонился и поцеловал Милли.
Она плакала. Да, его желание исполнилось, но каким долгим было это горькое ожидание. Она плакала не только о Леониде, но обо всех этих маленьких детях, очень обиженных, очень злых, очень испуганных, которых так трудно любить…
– Мы могли бы вернуться…
– Возможно. Надеюсь, скоро. В отпуск. Хочу, чтобы отец увидел своего внука.
– Я говорю не об Австралии, – мягко улыбнулась Милли.
Она почувствовала, как Леонид замер, даже его сердце, казалось, пропустило два биения.
– Я не хочу туда ехать. Не хочу возвращаться. Никогда. Ноги моей там не будет. Нет.
Он потряс головой, но Милли чувствовала – в нем вовсе нет решимости. Она поняла – Леонид думал об этом, и не раз.
И она не впервые думала об этом.
Наблюдая, как он держит на руках сына – ласкает эту крохотную жизнь, которую они создали, – она иногда видела, как туманятся его глаза, как мрачнеет лицо. В такие моменты он вспоминал – и Милли это точно знала – все, через что ему пришлось пройти, все, что он перенес, снова и снова. И он думал о малышах, которым не повезло, которых не любили так, как Сашу.
– Да, – Милли кивнула, – но если ты когда-нибудь передумаешь… если захочешь поговорить об этом…
– Послушай, ребенок – не собачка и не кошка, – настаивал Леонид.
– Конечно.
– Ты не понимаешь, Милли. Не понимаешь, какой можно причинить вред. Эти дети часто совсем не хорошенькие, часто они ведут себя противно, их трудно любить, жизнь с ними может стать сущим адом…
