Холли Престон - Ночь на острове
Она стала отвечать на его поцелуи, и тогда инстинкт, который так и не удалось разбудить Полу, потребовал свое. Ей захотелось чувствовать его так же, как он чувствовал ее, насладиться осязанием его кожи. Ее пальцы погрузились в его шелковистую мягкую шевелюру. Потом ее руки скользнули вниз и обвились вокруг его мощных загорелых плеч.
— Сэм, Сэм, — страстно шептал он, спустив майку с ее плеча и целуя тоненькую ключицу. Трепетными пальцами он провел по ее шее вниз, к ложбинке между грудей. — Ты такая чувственная, — пробормотал он, когда под тонким трикотажем обозначились ее напрягшиеся соски. Нетерпеливым жестом он потянул майку вниз и еще крепче прижал Саманту к себе. — Я так хотел увидеть тебя обнаженной… У тебя такое красивое тело!
— У м-меня? — заикаясь, пролепетала она, глядя на него снизу вверх, а Мэтью, охватив ладонью ее грудь, слегка сжал этот тугой бутон.
— У тебя. — Он опустил глаза. — Посмотри, разве есть на свете что-нибудь прекраснее?
Ей пришлось посмотреть, хотя любование собственным телом было для нее таким же новым занятием, как и бесстыдный отклик на его ласки. Мэтью тем временем полностью обнажил грудь Саманты и гладил, гладил ее своими жадными руками.
— Почему ты без лифчика? — поддразнил ее он, и Саманта залилась краской.
— Я просто не захватила ни одного без лямок, — попыталась оправдаться она, но Мэтью ее не слушал. Прижав голову к ее груди, он коснулся губами соска и слегка прикусил его.
У Саманты подкосились колени. Волна внезапной слабости ударила ее в живот и разлилась между бедрами. На миг откуда-то возникло чувство вины. Как могла она позволить Мэтью такие ласки, в которых всегда отказывала Полу?
Но чувство вины исчезло, как только он снова нашел губами ее рот. В мире не осталось ничего, кроме его губ и его желания, на которое она отзывалась всем своим существом. Мэтью прижимал ее к стене своим телом, а руками, не прерываясь ни на мгновение, гладил ее бедра и грудь. Он ласкал ее соски, влажные и помнящие сладкую боль от его поцелуев, слегка покусывал мочки ее ушей и касался языком эрогенных точек за ними.
— Я хочу тебя, — сказал он, целуя ее шею. — Я хочу погрузиться в тебя и любить тебя до умопомрачения.
— Правда?..
Это было все, что она смогла выговорить, и то еле слышно. Никогда прежде с ней не бывало такого. Никогда она себя так не вела, никогда не знала, что значит потерять над собой контроль. Кровь стучала в висках, а все ее здравомыслие разлетелось в пух и прах. Она была само смятение, сама покорность.
— Правда, — выдохнул он и, подхватив ее пониже спины, крепко прижал к своему напрягшемуся мужскому телу. Его дыхание было частым и прерывистым. Господи! Из-за тебя я чувствую себя изголодавшимся по женщине подростком!
— Из-за меня? — Саманта отвечала машинально. Разве могла она о чем-нибудь думать, пока Мэтью покрывал горячими быстрыми поцелуями ее запрокинутое лицо. Она чувствовала, что погибает, сгорает в огне его страсти.
И тут, когда все ее смятенное существо взывало к нему, моля, чтобы он отнес ее в постель и довел начатое до логического конца, он мягким, но решительным движением отстранился от нее. Саманта недоуменно смотрела на него, а Мэтью прощальным жестом скользнул рукой от ее талии к судорожно стиснутым бедрам. В этом движении было отчаяние, безошибочно свидетельствующее, что он отступает.
— Из-за тебя, — сказал он, и ей понадобилось время, чтобы осознать, к чему относился его ответ. — Но даже подростки должны уметь иногда сдерживаться. Его губы дернулись, и она поняла, каких усилий ему стоило оторваться от нее. — Мои родственники ждут нас с тобой к чаю. Мама чтит этот обряд со времен своего замужества.
Саманта невольно испустила вздох разочарования, услышав который, Мэтью замер. Он пожирал ее глазами, жадно впитывал в себя весь ее облик.
— Оденься, — через силу выговорил он, и Саманта машинально натянула майку, отмечая явные признаки того, что он тоже все еще не справился со своим возбуждением.
— Я не знаю, что мне надеть, — засомневалась она, расправляя на груди помятую майку, и он на мгновение прикрыл глаза, как от боли.
— Хорошо, — сказал он, помолчав, — я этим займусь. — И вышел из комнаты, даже не кивнув ей на прощание.
8
Несмотря на укоризненные взгляды матери, Мэтью все же предпочел чаю нечто более крепкое, и когда Саманта вышла на террасу, он допивал уже второй стакан шотландского виски.
Появление Саманты ошеломило его.
Она выглядела потрясающе, он должен был это признать. В шортах до колен из бирюзового шелка в синюю и зеленую полоску и блузке с открытой спиной из той же ткани, с завязками на талии и на шее, которые он изъял из гардероба матери, она совершенно преобразилась. Волосы Саманты цвета меда и ее очень светлая кожа прекрасно гармонировали с этим нарядом, переливающимся в лучах послеполуденного солнца. В ней появилась какая-то неожиданная притягательная изысканность. Она казалась волнующе-незнакомой и чувственной. Золотые серьги придавали ее облику элегантную завершенность.
Однако поймав ее взгляд, Мэтью увидел в ее глазах неуверенность. Да, Саманта выглядела изысканной — но не была таковой, и он почувствовал непреодолимое желание быть рядом и защитить ее.
Но его мать уже перехватила Саманту у горничной, которая провожала ее на террасу. Каролина оценивающе оглядела нежеланную гостью. Мэтью счел, что у его матери слишком много нарядов, чтобы она могла помнить их все наперечет. Наверное, она просто удивилась, что такая девушка, как Саманта, смогла позволить себе такой дорогой вечерний туалет, и на вопросительный взгляд Каролины Мэтью ответил недоуменной гримасой.
На террасе находилось человек тридцать гостей, развлекавшихся, кто как мог. Кроме матери Мэтью у Аристотеля больше не было детей, однако его собственные братья и сестры оказались гораздо более плодовитыми, поэтому на семейных сборищах всегда было очень многолюдно. Бесчисленные двоюродные дедушки и троюродные тетушки Мэтью жаждали приобщиться к легендарному гостеприимству Аполлониуса.
Мэтью пришлось проявить максимум терпения, пока мать представляла Саманту всем членам семейства. Конечно, он мог вмешаться и этим выдать свои чувства, но он не сделал этого. Несмотря на эмоции, которые вызвало у него появление Саманты на террасе, он все еще отказывался признаться себе в том, что его влечение к ней вызвано не жаждой новизны, а чем-то большим.
В то же время Мэтью раздражали его кузены, явно плененные застенчивой улыбкой Саманты и ее гибкой фигуркой. В конце концов, он привез ее сюда не для того, чтобы его греческие родственники пялились на нее влюбленными глазами. И костюм матери он одолжил Саманте вовсе не для того, чтобы его троюродный брат Алекс нашел, что она в его вкусе!
