Энни Уэст - В шатре бедуина
— Конечно хочу. А что мне еще здесь делать?
— Разве тебе мало меня?
Кэсси моментально посерьезнела. Так он не шутит. Усилием воли она подавила вспышку ярости.
— Я вижу тебя только вечером, Амир. Вот и все. В течение дня мне нечем заняться. Совсем. У меня нет друзей. Пусть даже твои слуги ко мне хорошо относятся, это не одно и то же. — Она глубоко вдохнула, стараясь не дать волю гневу.
Помогло мало: коварный внутренний голос нашептывал, что он хотел иметь ее в своем полном распоряжении, напоминал ей, что ее мать жила исключительно для служения мужчине. Но у Кэсси все не так. Правда же?
— Ты же не бросил свои дела, чтобы проводить все время со мной.
— Конечно нет. — Напряженность ушла из его позы, но довольным он все равно не выглядел.
— Конечно нет, — повторила Кэсси. — Я и не ожидала этого.
Ее мягкие пальцы коснулись его щеки, и он накрыл их ладонью. Она была рядом. Там, где он в ней нуждался. Откуда взялась эта мысль?
Амир ибн Масуд аль-Джабер ни в ком не нуждался. Никогда.
И все же… В тот момент в нем взыграл такой низменный, животный, собственнический инстинкт, что все его представления о себе самом как о цивилизованном человеке казались глупой насмешкой.
— Это для тебя важно?
Воинственный дух ушел из Кэсси — это было видно по ее глазам. Как часто он осмеливался упасть в эти неспокойные синие озера?
— Конечно, это очень важно. Вот почему я приехала в Тарахар. Я хочу сделать что-то полезное. Я люблю театр, но сейчас и его недостаточно.
Амир подумал о тех женщинах, которых знал прежде. Все они только и хотели, что жить на его средства в роскоши и неге.
— Хочешь оставить свой след?
Она пожала плечами:
— Можно сказать и так. Мне просто хочется стать частью чего-то значительного. Быть причастной.
Амир вспомнил ее рассказы о детстве, о том, что она не была нужна ни одному из родителей. Кэсси упоминала имена друзей, и неудивительно, что их было много, но ни о ком особенном речи не было. Была ли ее решимость участвовать в иностранной программе стремлением обрести свое место?
Он поджал губы. Почему его это так беспокоило? Потому что Кэсси много для него значила. Дрожь предчувствия прошла сквозь него. Или же это было дурное предчувствие?
В эти дни Кэсси занимала все его мысли, и он совершенно не мог сосредоточиться ни на чем другом. И думал он не только о сексе, но и о том, как приятно быть в ее обществе. Он поморщился. Если б она была чем-то занята, это было бы беспроигрышным выходом для них обоих. Он не хотел, чтобы она вообразила себе лишнее. То, что было между ними, было прекрасно, но рано или поздно подойдет к концу. Взаимное удовольствие без каких-либо обязательств. Он постарался не думать о том, что ему может понадобиться нечто большее. Быть такого не может.
— Это важно для тебя, Амир?
Пораженный, он посмотрел на Кэсси. Она ответила ему серьезным взглядом.
— Никто прежде не задавал мне этот вопрос.
Кэсси разглядывала задумчивое лицо Амира.
О чем он думал?
— Дай угадаю, что важно для тебя. — Она склонилась над доской и передвинула одну из искусно вырезанных фигурок на одну клетку. — Победа в шахматах.
— Победа — еще не все. — Улыбка смягчила его слова.
— Правда?
Он кивнул:
— Все, что ты делаешь, нужно делать хорошо.
У Кэсси перехватило дыхание при мысли о том, чем они занимались полчаса назад. Она помнила, как сосредоточен он был на ее ублажении, как ласкал ее и целовал, пока она не срывалась на крик от безумного наслаждения…
«Все, что ты делаешь…» Неудивительно, что он был таким щедрым любовником.
— Что еще? — Ее голос был хриплым.
Амир сделал ход королем.
— Моя страна. Мой народ.
— Но всегда ли так было? Ты говорил, что какое-то время назад взбунтовался.
Он пожал плечами:
— Когда я был молодым и нетерпеливым, у меня были другие интересы. Сначала я старался соответствовать ожиданиям. Мне пришлось работать в два раза усердней, чем кто-либо другой. И все равно от меня ожидали буйных выходок, как от моих родителей.
Кэсси знала, каково это — быть ребенком скандальных родителей. В школе ее часто задирали, когда кто-нибудь из учениц видел ее мать повисшей на руке своего последнего ухажера. Все знали, что ее купили за звонкую монету, совсем как часы или машину.
— Моему терпению пришел конец. Я решил: пора бы показать всем, чего они так терпеливо дожидались, — низким, глухим голосом сказал Амир.
— Что ты сделал?
— Я посвятил себя удовольствиям, и ничему больше. Я веселился, ходил на вечеринки, играл в азартные игры и пьянствовал.
— И?..
— И что?
— Что изменилось?
Приподняв бровь, Амир прижался губами к ее ладони, вызвав в ней целую бурю эмоций.
— А ты упрямая, да?
— Я хочу знать.
Удивительно, как сильно она хотела узнать Амира.
Он пожал плечами, и ей не понравился цинизм в его голосе, когда он снова заговорил:
— Сначала это было захватывающе, даже приносило мне удовлетворение. Нет правил, нет режима. Просто удовольствие. Потом я проснулся однажды утром с женщиной, которую не смог вспомнить. Было видно, что над ее телом поработал пластический хирург, и не раз. У нее была искусственная улыбка, в глазах горела страсть к наживе, и смеялась она жутким смехом, как черт из табакерки.
Кэсси усмехнулась его шутке, но в душе у нее было пусто. Амир достоин большего.
— Я понятия не имел, где я, в какой стране. Я не мог вспомнить, что было на прошлой неделе, но точно знал, что мне очень-очень скучно. Я посмотрел в зеркало и увидел там лицо своего отца.
— Ты не любил отца? — Она могла это понять.
Амир сплел их пальцы вместе и взглянул на их соединенные руки с задумчивым видом.
— Чтобы не любить человека, нужно его знать, не так ли? — Он снова пожал плечами. — Я никогда не знал своих родителей. Они были для меня чужими. Большую часть времени обо мне заботились сотрудники курортных отелей, где мы останавливались.
— А остальное время?
Амир поднял взгляд на Кэсси. Их темные глубины были непроницаемы.
— Все остальное время обо мне никто не заботился.
Она вздрогнула, и он погладил ее ладонь большим пальцем, надеясь переключить ее внимание. Это не сработало.
— Одно из самых ранних моих воспоминаний — я просыпаюсь и вижу, что комнату убирает незнакомая горничная, которая не говорит ни на одном из знакомых мне языков. Родителей пригласили на выходные в Альпы, и они тут же уехали. К сожалению, они до самого прибытия в Швейцарию так и не вспомнили, что оставили меня в Рио-де-Жанейро.
