Мари Феррарелла - Это наш ребенок!
Он будет следить, как растет его дочь.
А если хоть один мужчина подойдет к ней ближе чем на пять футов до того, как ей исполнится тридцать лет, он его убьет. Голыми руками.
Слейд криво улыбнулся. Особенно если этот мужчина окажется нахальным зарубежным корреспондентом.
Он дернул головой. Черт побери, глаза почти закрылись. Он замигал, с трудом отгоняя сон. Фары встречной машины ударили по ветровому стеклу, как лучи прожектора, и помогли очнуться.
Он нащупал стаканчик и выпил остатки противной жидкости.
Сосредоточься, парень, если не хочешь закончить путешествие в морге с биркой на ноге, упрекнул он себя.
Самым разумным, и он знал это, было бы съехать на обочину и несколько часов отдохнуть. Но предчувствия тревожили его. Он хотел увидеть Шейлу сегодня. Хотел сказать, что сожалеет о том, что обидел ее или невольно вызвал неприятные воспоминания. Он хотел сказать, что любит ее.
Любовь не развивалась постепенно, не в его случае. Она ударила его под дых и предъявила свои права.
И он должен подчиниться ей. Должен убедить Шейлу простить его.
Он подъехал к ее дому, и на него нахлынуло ощущение уже виденного.
Снова шел дождь — правда, моросящий, — как в вечер перед его отъездом. Слейд тихо вошел в дом. Его чемоданы не убрали. Только отодвинули в сторону, и они стояли, как терпеливые хищники, ожидающие своей очереди насытиться останками жертвы.
Мой брак еще не умер, поклялся он себе. С новым вдохом у него открылось второе дыхание.
Ладно, чемоданы он распакует утром. Сейчас у него более важные дела.
Поднимаясь по лестнице, Слейд увидел свет, просачивавшийся из-под двери детской. Он улыбнулся, довольный, что не стал ждать утра для возвращения домой.
Шейла не спит. Это хорошо. Не придется спорить с самим собой, будить ее или нет.
Одну проблему долой, сто впереди.
Очень тихо Слейд открыл дверь.
Свет маленькой лампы не разгонял мрачный полумрак. Встревоженная Шейла с Ребеккой на руках ходила взад-вперед по комнате. Его дочка жалобно хныкала.
Плач других детей, детей, измученных болезнью и голодом, зазвенел в его ушах.
Что-то случилось. Он чувствовал напряжение в воздухе.
— Шейла?
Она вздрогнула и обернулась.
Тревога окутала ее таким плотным коконом, что она не слышала, как вошел Слейд. Ничего не слышала, кроме плача своего ребенка.
Секунду у нее возникло ощущение, что он ей привиделся. Последнюю неделю она много думала о его возвращении, не уверенная, что сделает и скажет, мысленно разыгрывала дюжину разнообразных сценариев. Но теперь главным в ее жизни стало другое.
Запах его туалетной воды, смешанной с запахом дождя, чуть не заставил ее разрыдаться. Впервые в своей жизни ей отчаянно хотелось опереться на кого-то. И вот он здесь.
— О, Слейд, она больна.
Если бы Слейд еще не догадался, одного взгляда на лицо Шейлы было бы достаточно. Он быстро подошел и взглянул на Ребекку. Даже в скудном свете лампы он увидел отражение болезни в детских глазах.
Слабый плач разрывал его сердце.
— Что с ней?
Шейла — врач. Почему она ничего не предпринимает?
Леденящая мысль, что ничего уже нельзя сделать, попыталась проникнуть в его мозг, но он ее отогнал.
Сжав зубы, Шейла качала ребенка, пытаясь убаюкать. Она казалась совершенно безумной.
— Она не может удержать еду. Ее рвет, и она плачет весь вечер, — сдавленно прошептала Шейла. — Не подумай, что я обезумевшая неопытная мать...
Ей тяжело, подумал Слейд. Тяжело объединить профессиональные чувства с личными. Он сам сталкивался с подобной проблемой во время первой зарубежной командировки. Боль и страдания детей забыть невозможно.
— Но ты и есть неопытная мать, а больные дети — подходящая причина для паники.
Он их видел слишком много. Слишком много детей с такими же тусклыми, как у Ребекки, глазами. Детей, которые умирали, потому что рядом не было врача.
Шейла понимала, что ведет себя отвратительно. Она же врач, черт побери. Нет причин чувствовать себя такой беспомощной. И все же, чем дольше она металась по комнате с ребенком на руках, тем беспомощней себя чувствовала.
— Я отвезу ее в больницу, — вдруг решила Шейла. Понадеясь вначале, что все уладится к утру, теперь она не хотела терять ни минуты.
Именно это Слейд собирался предложить.
— Поехали, я отвезу.
Выходя в коридор, он удивился, как Ингрид умудряется спать в таком шуме.
— Ингрид здесь?
— Нет, у матери. Заболела. У нее грипп.
Во вторник, вернувшись из колледжа, Ингрид пожаловалась на головную боль, а утром в среду началась рвота. Приехала мать и забрала ее.
— Я что-то слышала о начинающейся эпидемии гриппа.
Шейла умолкла, только сейчас осознав, как хотела, чтобы Слейд вернулся домой, как страшно ей было столкнуться с этим первым кризисом в одиночестве.
Схватив одеяльце, она завернула в него Ребекку. Сама она была одета, хоть уже шел двенадцатый час ночи. Весь вечер она провела с Ребеккой, пытаясь успокоить и убаюкать ее.
Слейд открыл парадную дверь.
— Удивляюсь, что ты раньше не подумала о больнице.
Шейла прошла за ним к его машине, стоявшей перед гаражом. Она сгорбилась, прижимая ребенка к груди, защищая от моросящего дождя. Слейд открыл заднюю дверь, и Шейла скользнула внутрь. Его чемодан стоял на сиденье. Господи, спасибо, что он вернулся.
Слейд вытянул ремень безопасности и пристегнул ее.
— Я все надеялась, что пройдет. Началось лишь несколько часов назад, — призналась она, когда Слейд сел за руль. — Но малышка ничего не ела. И плачет, когда я пытаюсь накормить ее. А ведь у нее такой хороший аппетит...
— Вся в папочку, — пошутил Слейд, заводя мотор и быстро выруливая на улицу. Если полицейский попытается задержать его за превышение скорости, что ж, он не против эскорта. Свет фар осветил салон машины. Слейд взглянул на Шейлу в зеркало заднего вида.
— Не волнуйся, все будет в порядке.
Он пытается утешать, подумала Шейла с печальной улыбкой.
— Это мне следовало бы так сказать.
— Скажи, — попросил он, улыбаясь, но оставаясь серьезным. — Я сам не прочь это услышать.
Слейд не хотел поддаваться метавшемуся в нем страху. Страху, вызванному памятью о лицах детей, потерявших надежду. Детей, чье детство оборвали мужчины, одержимые войной.
Детей, которые умирали прежде, чем получали шанс на жизнь.
Шейла облизала пересохшие губы.
— Я носила Ребекку в клинику в тот день, когда ты уехал, и Лайза упомянула о начинающейся эпидемии гриппа.
Шейла уверила себя, что она виновата в том, что подвергла девочку опасности. Слейд видел страдание в ее глазах.
— Это моя вина. Я не должна была возить ее туда.
— Почему? Там были больные?
— Нет, но...
— Тогда не казни себя, — посоветовал он спокойным голосом, как будто уговаривая человека, готового броситься с карниза девятого этажа. — Возможно, она заразилась от Ингрид или еще в больнице. Ты не сумеешь держать ее под стеклянным колпаком.
Она знала, но не могла избавиться от чувства вины и не могла перестать ощущать себя такой беспомощной.
— Я знаю, — голос Шейлы был тихим, в нем слышались слезы. — Она такая крохотная.
Да, крохотная. Но Слейд не хотел думать о плохом. В жизни слишком много плохого. Единственный способ продолжать жить, как он понял на собственном опыте, — это сосредоточиться на хорошем.
— Не успеешь оглянуться, как она попросит ключи от твоей машины.
Шейла хмыкнула. Если Слейд может быть оптимистом, она тоже постарается. Просто раньше с ней лично не случалось ничего такого страшного.
Их глаза встретились в зеркале заднего вида.
— Я думала, что ты купишь ей «корвет».
— Куплю. — Нажав на акселератор, он пролетел светофор на красный свет, зажегшийся, когда шины коснулись белой полосы. — Но она наверняка захочет водить прежде, чем я успею это сделать. Ты же знаешь женщин.
Когда Слейд резко затормозил перед входом в отделение «Скорой помощи», шины протестующе завизжали, напоминая, что их необходимо подкачать.
Сонливость, крепко державшая его в своей хватке, совершенно испарилась. Адреналин, бурливший в крови, гнал его вперед, как во время работы.
Только в этот раз ставки были гораздо более личными.
Слейд оказался рядом с Шейлой раньше, чем она успела открыть дверцу. Он взял у нее Ребекку. Ребенок плакал, не переставая.
Черт побери, это не должно было случиться. Она слишком маленькая, чтобы бороться в одиночку. Шейла в страхе взглянула на Слейда.
