Развод. Игра на выживание - Лина Коваль
Внутри все обрывается. Душа снова рвется в хлам.
Почему я его не слышала?
Ну, по-че-му?
Тогда ничего бы не случилось.
Почему в порыве бешенства, я не умею замирать и оглядываться по сторонам? Где взять эту чертову особенность? Как высечь её из себя?!
Как?
Вслед за изумлением приходит горькое понимание, что ничего уже не изменить. И то, что он сообщил, никак не может повлиять на уже произошедшие самые страшные минуты в моей жизни.
И абсолютно точно его не оправдывает.
А мне так хочется его оправдать…
Рассказать ему всё… Но зачем? Чтобы увидеть чертово раскаяние на лице и он вернулся просто, потому что пожалел?
Я не жертва.
Я все пережила и вынесла, поэтому забираю свою руку из захвата и спешно поднимаюсь по лестнице на второй этаж.
— Уходи, Богдан.
Он настойчиво идет за мной. Я так восхищалась его упрямством, а сейчас оно мешает и душит.
— Уходи, — кричу чуть громче.
— Уйду, когда ты объяснишь, почему подала на развод, даже не поговорив со мной? А потом орешь в трубку, что я предатель? Это я предатель?! Ты свое заявление вообще читала? Или отец постарался? Ты заявила о единоличной опеке… Хочешь, чтобы я видел Машу с Иваном только по вторникам и как болван глазел на часы, лишь бы не дай бог не нарушить решение суда?!
— Я хочу, чтобы ты ушел. Проваливай, — повторяю, как заведенная.
Босыми ногами бегу в спальню и пытаюсь закрыть дверь быстрее, чем он доберется до нее. Но не успеваю, и Богдан в последний момент мешает мне спрятаться от него.
Твердолобый!
Ненавижу!
— Уйди, пожалуйста, — умоляю практически со слезами, а внутри срываются заслонки.
Но когда Соболев меня слушался?
Он притворяет дверь и надвигается на меня…
— Богдан, выйди, — произношу зажато.
Голова кружится от его близости и воспоминаний, режущих душу острым канцелярским ножом.
Бью мысленно себя по щекам и отчаянно выставляю перед собой руки, чтобы оставить его на приемлемой дистанции, что должна быть между людьми, которые разводятся после десяти лет в чем-то возможно, неидеального брака.
А кто вообще определяет эту идеальность?
Люди даже в политике, несмотря на кучу дипломатических статусов, не могут годами достичь соглашения. А что уж говорить о нас, простых людях, которые заплутали?
Мы вообще никогда не обсуждали наши отношения. Они просто были и всё. Как данность.
Ругались, конечно. Потом мирились. Рожали детей. Жили.
Мы жили. «Мы» были! А сейчас нас нет.
Есть только собственническая жадность, горящая в глазах мужа, когда он резко притягивает меня к себе и вызывающе целует. Ничего не могу с собой поделать и захватываю его шею в кольцо из своих рук. От него пахнет, как обычно. Сигаретами, туалетной водой, капельку — виски, и немного им самим.
Как пахнет любимый человек? Необъяснимо. А как выветрить из памяти этот запах? Невозможно.
Его язык кружит внутри моего рта напористо, нетерпеливо. Соболев и сдержанность в сексе всегда были где-то далеко друг от друга, и это необъяснимо заводило. И сейчас заводит.
— Я хочу секса, — заявляет Богдан, повышая температуру в моем теле до предела.
Не удерживаюсь от едкого замечания:
— Лана не справляется?
Он чертыхается и стискивает мою талию до резкой боли, так сильно, что я взвизгиваю. Грубо толкает меня на кровать и принимается медленно расстегивать рубашку.
Как завороженная слежу за его пальцами.
— Попроси секса у Ланы, — повторяю смело, упираясь локтями в кровать.
Дура.
Боже, ну почему я такая дура?! А если и правда, попросит?!
А если уже?
Внутри происходит взрыв ужаса. Петарды взрываются. Лучше уж я с ним.
Он мой.
Богдан тем временем управляется с пуговицами на манжетах.
— Ты глухой? — спрашиваю, сглатывая скопившуюся слюну во рту от вида татуировки на обнаженной груди. Обшариваю взглядом манящий пресс и короткие светлые волоски, уходящие тонкой дорожкой под ремень.
— Твой отец, — высказывает Богдан зловеще, абсолютно игнорируя мои слова про блондинку, — просто вездесущий гремлин, блд. Я искренне не хотел ругаться с дедом, но он переходит все границы. Зачем-то приставил своего человека ко мне. Следит.
Облизываю вмиг пересохшие губы, сжимая бедра от неконтролируемого желания, и пытаюсь вникнуть в смысл того, что Богдан продолжает говорить: — И пусть мой адвокат утверждает, якобы уважаемому суду совершенно пох*й по какой причине в нашей стране распадается семья, но я…, — застывает, — хер знает, что от вас Шацких ждать?!
— В каком смысле?
— Я тебя десять лет трахал и то не знаю, на что ты способна. Может, плохо старался?
— Не разговаривай со мной, как со шлюхой, — вскрикиваю и отпинываю ногой, когда он тянет меня за руку и усаживает, словно безвольную куклу.
Обсматривает светлыми глазами, заводит ладонь за спину и одним движением расстегивает замок на платье. Проникает под мягкую ткань и резко скидывает её с плеч.
Поднимаю голову и целюсь в его глаза ошалелым взглядом. Его ладонь по-хозяйски обхватывает щеку, большой палец оглаживает опухшие губы и проникает в рот.
Волнение катастрофическое, сама не понимаю, что делаю. Выдохнув, послушно принимаю его и облизываю. Второй рукой Богдан сначала оглаживает обнаженные плечи, а потом сдавливает грудь, сжимает затвердевшие соски.
— Пздц, Ян, — рычит. — Расстегни мои брюки.
Устремляюсь к застежке и совершаю отлаженные годами действия, нетерпеливо разделываюсь с пряжкой, пуговицей, ухватываюсь за язычок молнии и резко веду ее вниз. Брюки сваливаются на пол, а я нетерпеливо сжимаю напряженный член через трусы.
Секунду ожидаю, когда ко мне вернутся остатки здравого смысла. Хотя бы жалкие крохи. Словно испугавшись этого, поспешно отодвигаю широкую резинку и сдавливаю подрагивающий ствол, теперь без преград.
Обхватываю у основания, глазею на него, как ненормальная.
— Пососи, Ян, — просит, совершая толчок бедрами. — Как ты любишь.
Швыряю в него озлобленный взгляд, ожидая увидеть насмешку, но в его глазах только желание и похоть. Скулы на лице поигрывают от нетерпения, и Даня еще раз толкается в обхватывающую член ладонь.
— Пожалуйста, — произносит на выдохе.
Усмехаюсь… всё как всегда. В нашей спальне нет и никогда не было ссор.
Щацких и Соболевых.
Только Яна, Богдан и стопроцентная, сбивающая с ног порочность.
Собираю слюну во рту и обхватываю крупную
