Шэрон Уэттерли - Нежная соперница

Друг примирительно поднял руки.

— Слушай, я ведь не настаиваю, чтобы ты писал то же, что и она. Фильмы по твоим сценариям вполне продаваемы, просто мы немного изменили общий формат.

— Да, мы его изменили, и я попытался соответствовать этому новому формату. Считай, что эта попытка не удалась.

— Так возвращайся к старому.

Мартин улыбнулся и посмотрел на друга, словно тот сказал нечто невероятно забавное.

— Для этого, — с расстановкой произнес он, — мне придется вернуться на двенадцать лет назад. Тогда я писал совсем по-другому.

— Тогда ты писал то, что никто не брался экранизировать, — буркнул Джим.

— Вот именно. Никто не брался экранизировать, зато это был мой формат. Но я перестроился и начал писать то, что нужно тебе, — уж очень мне хотелось наконец увидеть свое имя на экране.

— Ты не нашел более подходящего времени для сожалений о прошлом? — скривился Джеймс.

— А какое время может быть более подходящим? — философски заметил Мартин. — Видишь ли, ряд последних событий показал мне, что я практически выкинул свою жизнь в помойку — причем по всем статьям. Неприятно осознавать и признавать это, но я — бездарный сценарист, застрявший в одной-единственной формации и неспособный быстро перестроиться. Я пытался сделать что-то со своей личной жизнью, но построил всего лишь замок на песке, разрушенный первым же приливом. А еще недавно выяснил, что и любовник я паршивый.

— Да, повод для расстройства шикарный, — съязвил Джеймс. — Хочешь совет? Женись — и подобные вещи ты будешь узнавать только от одной женщины.

— Обязательно женюсь, — вполне серьезно согласился Мартин, игнорируя подколку друга. — Только сперва мне надо что-то изменить в своей жизни.

— Ну а зачем бросать все, что у тебя было, и начинать с нуля? — возмутился Джеймс. — В последнее время ты и так сильно изменился. Что мешает продолжать перемены к лучшему и по-прежнему прекрасно работать?

— Я хочу начать все сначала, иначе все мои усилия слишком растянутся во времени.

— Неужели наши коллеги внушили тебе мысль, что ты для них навсегда останешься «злым гением»? — Джеймс со вздохом посмотрел на друга. — Ну хорошо, я их всех уволю, и мы наберем новых сотрудников, которые будут уверены, что ты — их лучший друг. Тогда ты вернешься?

— Во-первых, ты этого не сделаешь, а если сделаешь, это будет довольно глупо, — поморщился Мартин. — У нас ведь работают по-настоящему талантливые ребята. А во-вторых — нет, не вернусь. Боюсь, что стану «злым гением» и для новичков.

— Никогда не слышал подобной глупости! — Джеймс вскочил и заходил по комнате. — У нас прекрасный бизнес, который сейчас снова на подъеме, а ты вдруг решил уйти, да еще не можешь членораздельно объяснить почему!

— Давай не будем ссориться. — Мартин вытянул руку, останавливая хаотическое перемещение Дайнекена по гостиной. — Просто я принял решение и считаю, что оно правильное для меня.

— Я все же надеюсь, что ты передумаешь, — набычился Джеймс. — Черт побери, да ты просто обязан передумать! Не забывай, что всем этим, — он широким жестом обвел шикарную обстановку, — ты обязан нашей студии, которая дала тебе возможность заработать деньги.

— Такого не забывают, Джим, — серьезно подтвердил Мартин. — Но я заработал уже достаточно. И иногда мне кажется, что таким образом я продал кому-то свой талант. Теперь я надеюсь восстановить его, хотя это и маловероятно.

— Ты все-таки подумай, — уже скорее с отчаянием, чем с надеждой произнес Джеймс, кинув взгляд на часы. — Мне пора идти, но обещай мне, что все еще раз взвесишь.

— Обещаю, что подумаю. — Мартин нарочито пафосным жестом поднял руку и увидел, как Дайнекен улыбнулся — значит, они по-прежнему друзья.

Закрыв дверь за Джеймсом, Шеффилд вздохнул с облегчением. Этот серьезный разговор был у них уже третьим по счету, хотя не прошло и недели, с тех пор как Мартин заявил о своем уходе. Джеймс не мог поверить, что лучший друг и партнер принял решение в здравом уме. Он часто звонил Шеффилду, пытаясь консультироваться по каким-то надуманным проблемам, подключил к процессу «возвращения блудного сценариста» вездесущую Карен, которая в первом же телефонном разговоре предположила, что Мартин болен, и предложила свои услуги по его реабилитации. Он вежливо отказался и не менее вежливо раз за разом отвергал предложения Джеймса вернуться. Конечно, Дайнекен с его ослиным упрямством мог кого угодно заставить сделать то, что ему нужно, но Мартин слишком хорошо его изучил, чтобы поддаться на многочисленные уловки. Порой Джим взывал к совести партнера, рассказывая страшные истории о том, как в оставшейся без его присмотра студии совершенно распоясались съемочные группы. Иногда давил на жалость, призывая Шеффилда не бросать его на съедение акулам бизнеса (можно было подумать, что все эти годы Джеймс имел дело с кем-то другим!). Все это перемежалось попытками подкупа и шантажа, обещаниями «всех уволить» и прочими заманчивыми предложениями, на которые еще полгода назад Мартин, наверное, с радостью согласился бы. Но теперь ему уже ничего не хотелось, тем более — навредить людям, с которыми довелось работать. Каждый разговор заканчивался просьбой еще раз серьезно обдумать ситуацию, и Шеффилд неизменно обещал другу сделать это.

Но на самом деле он уже ни в чем не сомневался. В тот момент, когда Мартин сказал Джиму, что умер, он вдруг почувствовал: он задыхается и не может больше жить так, как жил раньше. Он говорил Дайнекену чистую правду — в тридцать пять лет ему вдруг показалось, что он продал всего себя какой-то неведомой злой силе, получив взамен деньги и собственное имя на экране. Он шел к своему успеху семимильными шагами и даже не заметил, как его личная жизнь, не относившаяся к карьере, скатилась под откос. Глядя в зеркало, он видел несостоятельного стареющего ловеласа, который считал, что владеет всем миром, а не смог удержать одну женщину.

Да, ему пришлось признать: Дженнифер Конелли по-прежнему оставалась центром его маленькой вселенной. Мартин все так же видел сны о ней, но прощал себе эту слабость — ведь теперь он не встречал ее наяву. С одной стороны, это было хорошо: вскоре, может быть, у него отомрет та часть сердца, которая до сих пор истекала кровью от любви и ревности. А с другой, он безумно скучал даже по прохладным взглядам ее ярко-синих глаз. Он чувствовал себя золушкой, которой добрая фея-крестная позволила всего десять минут полюбоваться на себя в зеркало в новых нарядах. А потом опять настали суровые будни.

Впрочем, Шеффилду не следовало жаловаться на судьбу. Как бы ни раздражали его визиты Джеймса, именно они не давали ему полностью погрузиться в пучину депрессии. Он знал, что за визитом друга последует звонок от Карен, которая заботливо осведомится, не нужно ли ему чего. И если вдруг ей покажется, что у него слишком грустный голос, миссис Дайнекен тут же примчится на помощь. Поэтому Мартин невольно держался на плаву и даже делал вид, что радуется долгожданному отдыху. Отражая перемежающиеся атаки семейства Дайнекенов, он не мог себе позволить просто жалеть себя, лежа на любимом диване…