Лора Брантуэйт - Ты – настоящая

Виктория плакала у себя на кухне.

Непоправимо. Что я наделала? Господи, ведь все могло быть совсем не так уж плохо: мы бы закончили проект и до этого могли бы видеться часто, а потом расстались бы и, наверное, здоровались при встрече. Если бы они были, эти встречи…

Сотни мыслей и образов вертелись в голове одновременно. Тот ужасный разговор с боссом, который произошел в офисе «Фьора-Дизайн» пару часов назад… Потеряли такого клиента, как Джон Катлер. С Мэгги чуть не случился удар после телефонного разговора с ним.

Это конец! Это конец!!!

В голове Виктории тревожно пульсировала именно такая мысль. Конец карьеры в «Фьора-Дизайн», конец восхитительной, манящей мечты, конец чувства собственного достоинства.

Меня не могут полюбить как женщину.

Виктория до боли закусила нижнюю губу.

Он пожалел меня. Поддался минутному порыву. По доброте душевной решил сделать некрасивую девушку счастливой хотя бы на одну ночь.

Она не заплакала тогда, на работе, и даже дома слезы пришли не сразу. Сначала полчаса бродила по квартире, бесцельно перекладывая предметы с места на место. Приготовила ненужный чай, перемыла и без того чистую посуду… А потом ей стало вдруг холодно. Она села на пол в углу между радиатором и кухонным столиком и…

И заплакала.

Нет, он не пожалел меня. Он просто поиздевался надо мной. Так иногда делают богатые извращенные люди.

Боялась быть использованной? Так вот тебе, Виктория: он все-таки развлекся с тобой. Удовлетворил свою дикую ненормальную прихоть. Подарил мечту – переспал – одним звонком уничтожил все: и меня, и мою карьеру.

Виктории казалось, что она падает в темную пустоту.

Холодно… Очень холодно. Непонятно, что делать дальше. И зачем что-то делать. И какое «дальше» может быть после того, что случилось.

В дверь настойчиво позвонили. Резкий звук разнесся по пустой квартире. Что-то пыталось проникнуть извне в маленький мир Виктории.

Никого не хочу видеть. Даже себя не хочу видеть.

Но ведь где-то это есть? Любовь. Радость. Семейное счастье. Нормальные отношения с мужчинами. Дети. Счастливое материнство. Иначе люди вымерли бы уже давно. Об этом все говорят, про это пишут. А у меня – только боль и постоянное подтверждение собственной неправильности.

Снова звонок в дверь. На этот раз еще более настойчивый.

Заткнись! Ее нет. Ей все равно. Ее еще нет. Или уже нет.

Виктория обхватила плечи руками.

Она ощущала, что ее переполняют чувства: Любовь, тепло, нежность. Желание ухаживать, заботиться. Слушать. Реагировать на малейшее изменение настроения. Жертвовать. Отдавать, не требуя ничего взамен. Если только кто-то полюбит ее по-настоящему, она подарит ему все это. И всю себя без остатка.

Вот только одна мелочь… Меня никто не полюбит. Никто меня не захочет. Никак. Ни частично. Ни без остатка.

В этот раз звонок зазвенел так неистово, что даже, казалось, чуть-чуть охрип. Внешний мир не хотел оставлять Викторию Маклин в покое.

Ну это уже просто хамство.

Виктория стала раздраженно выпутываться из пледа.

Наверняка опять кто-то из соседей. Или какой-нибудь страховой агент. Я убью этого наглеца, кем бы он ни был.

Раздражение переросло в злость, пока она быстрым шагом шла в прихожую, на ходу вытирая слезы. Не глядя в глазок, Виктория распахнула дверь и…

На пороге стояла Клер. Бледная, перепуганная до смерти Клер. Виктория выдохнула.

– Я боялась, что ты с собой что-нибудь сделаешь! – Сестра обняла Викторию и прижала к себе.

– Как хорошо, что ты пришла. Я так тебе рада. – Виктория говорила что-то, будто маленький, слабый ребенок, несправедливо и непоправимо обиженный, которого пожалел один из всесильных взрослых.

Клер гладила сестру по голове. Клер на самом деле была очень испугана: от настигшего ее сегодня утром ощущения чего-то болезненного, что происходит с ее сестрой, от сдавленного всхлипа Виктории, услышанного в телефонной трубке… Клер примчалась к сестре и, увидев ее на пороге заплаканную, но живую, твердо решила: теперь-то все наверняка будет хорошо!

Сестра отвела Викторию в комнату, усадила на диван и закутала в одеяло. Уселась рядом. Обняла. А Виктория пересказывала всю историю, повторяясь и возвращаясь к началу, словно не могла остановиться, словно что-то сломалось внутри.

– А я полюбила его сразу. Теперь точно знаю. Не думала даже, что такое может случиться, да еще со мной… – Виктории казалось, что, если она замолчит, все исчезнет, тонкая нить, связывающая ее с сестрой, с этой квартирой, с этим миром лопнет, оборвется. И она полетит во тьму мимо полупрозрачных воспоминаний.

– Мерзавец! Ничтожество! Как он мог так поступить с тобой?! – Клер гладила сестру по голове, плечам, перебирала ее пушистые локоны. Так она не разговаривала с Викторией никогда: тепло и яростно, с ощущением дрожи и сильнейшего внутреннего сопереживания, а еще мягко и нежно.

– И самое ужасное, – порывистый вдох, – что я все равно без него не могу! Только с ним мне было вот так – дико, пьяняще и беззаботно. И он не говорил, что главное в женщине душа, а не внешность. Мол, ты некрасивая, но я тебя все равно люблю, потому что я такой жертвенный и хороший. Нет! Он вообще почти ничего не говорил. Он смотрел на меня, и от его взгляда становилось странно и страшно. А еще удивительно приятно. Мне показалось тогда, что у него в глазах было восхищение. – Слезы текли по щекам. – Но после его звонка в мой офис я уже не знаю, что думать. Неужели он способен на такие чудовищные вещи? Или я просто все это придумала? – Виктория обнимала сестру, заглядывала ей в глаза, словно искала там ответы на все свои вопросы.

– Но зачем ты сбежала от него и оставила эту идиотскую записку? Даже не поговорила… – Клер сразу же пожалела о своем высказывании. Такими вопросами ничего не добиться, кроме новых слез и всхлипов.

– Испугалась… Клер, мне стало страшно, что я совершила ошибку и утром он посмеется надо мной. Или, что еще хуже, не будет знать, куда деваться и как себя вести, постарается поскорее отделаться от меня. Я испугалась, что удивительнейшее событие моей жизни на самом деле окажется глупой ошибкой, за которую потом кому-то будет… неудобно! – Виктория отвернулась. – Знаешь, родная, я так устала… Посплю немного. А потом… потом я придумаю, как жить с этим дальше.

Больше всего на свете Виктории хотелось проснуться и понять, что все это – ночной кошмар, жуткий, но без чудовищ и проливаемой крови, до боли похожий на вид городских районов за окном, такой же обычный, как такси и меблированные комнаты. Никому не интересный и абсолютно