Маргарет Роум - Человек Огня

А в самом деле, что означает этот щебет? Напрягая слух, Тина уловила среди невнятной тарабарщины знакомые нотки и тут же с удивлением обнаружила, что сеньор улыбается. Все мгновенно встало на место: знакомым словом было «Карамуру», а индейцы не только не проявляли враждебности, но приветствовали ее спутника!

Тина бессильно прислонилась к ближайшему дереву, наблюдая за радостной встречей. Смеясь и улыбаясь, сеньор похлопывал эти ужасные создания по спинам и тоже что-то говорил на их языке. Это выглядело настолько далеким, от той привычной жизни, что девушка не сумела сдержать рвущийся смех. Несколько секунд она хохотала, безвольна привалившись к стволу, а из глаз потоком струились слезы. Лишь когда что-то резко и звучно ударило ее по щеке, Тина пришла в чувство и уставилась на сеньора: тот стоял перед ней, приподняв руку для нового удара. Девушка задохнулась от возмущения, хотела разразиться гневной тирадой, но не смогла — казалось, из легких разом вышел весь воздух и язык совершенно оцепенел. Впрочем, взгляд Тины красноречиво свидетельствовал, что она думает по поводу этой выходки. Зеленые глаза с упреком таращились на Рамона с белого мел лица. Наконец девушка сбросила оцепенение, и гнев тотчас облекся в слова.

— Вы — зверь! — сквозь слезы выдохнула она. — Как вы могли!

Тина почувствовала удовлетворение от того, что ее слова попали в цель — несколько секунд сеньор смотрел на нее так, будто видел в первый раз, однако он быстро опомнился. Схватив девушку за плечи, Рамон так встряхнул ее, что гнев и страх всколыхнулись одновременно. Тина принялась лупить кулачками по широкой татуированной груди, но сеньор такой железной хваткой стиснул оба запястья, что она попросила пощады:

— Пожалуйста… о нет, вы делаете мне больно!

— Тогда прекратите эту детскую истерику, — прошипел он, — пока окончательно все не испортили! Ни одна туземка не позволит себе опозориться, при всех показав, что сердита на своего мужчину, и вам этого делать не стоит. Помните, мы в гостях у этих людей, и они наградят вас таким прозвищем, какого вы, по их мнению, заслуживаете.

От слов сеньора краска гнева залила щеки Тины, и девушка даже запнулась, спеша избавить его от подобных иллюзий.

— Я не туземка, а вы не мой мужчина! — выпалила она.

Но холодный ответ Рамона начисто лишил ее дара речи.

— Для вашей собственной безопасности вы моя женщина, а я ваш мужчина до тех пор, пока мы находимся на этой территории. Но, поверьте, все вернется на круги своя, как только в притворстве исчезнет необходимость. А сейчас, — он грубо подтолкнул девушку вперед, — если вы готовы, мы продолжим поиски того, за чем пришли, — вашего лесного доктора.

Четверо аборигенов исчезли из виду, но сеньор уверенно отыскивал путь. Они прошли всего несколько ярдов, как вдруг джунгли расступились, открыв поляну с двумя большими, напоминающими ульи домами и несколькими хижинами поменьше. Среди них вились многочисленные тропинки. Гостей, несомненно, здесь ждали — вся деревня вышла приветствовать их, и, едва спутники вышли из джунглей, дружный хор аборигенов завопил:

— Карамуру! Карамуру!

Индейцы — мужчины, женщины и дети — толпой хлынули навстречу. Тина нервно вцепилась в руку сеньора, но, к полному недоумению девушки, первая волна туземцев остановилась в нескольких футах, и все они рухнули на колени, пожирая ее горящими глазами.

— Что случилось? — Пальцы Тины сжались еще крепче, чуть ли не до судороги. — Почему они так смотрят на меня?

Озадаченный взгляд Рамона еще больше ее обеспокоил. На мгновение вся живописная группа застыла, потом от толпы отделился старый индеец, судя по величавой осанке и головному убору, — весьма важное лицо.

— Вождь племени, — просветил ее сеньор, прежде чем шагнуть навстречу и поздороваться со стариком. Тина словно приросла к месту, чувствуя себя ужасно неуютно под пристальными взглядами блестящих глаз. Закончив беседу с вождем, сеньор обернулся, издал тихий смешок и сухо объявил:

— Насколько я понимаю, сеньорита Доннелли, вам придется быть моей женщиной, хотите вы того или нет. — И в ответ на ее недоуменный взгляд он с усмешкой уточнил мысль: — Цвет ваших волос. Бесхитростно ассоциируя одно с другим, эти люди связали нас вместе. Поскольку до меня туземцы не видели, как стреляют из ружья, я получил у них имя Карамуру — Человек Огня.

— Ну а я то здесь при чем? — севшим голосом осведомилась Тина.

Рамон взял прядь ее волос, пробежал пальцами по их пламенеющему шелку и лишь потом ответил:

— На самом деле это очень просто. Я Человек Огня, а вы, с этими жаркими волосами, — моя женщина, моя Женщина Огня. — Сеньор тихо рассмеялся.

— До чего нелепо! — Тина покраснела, взволнованная его прикосновением гораздо больше, чем согласилась бы признать.

— Ничуть! — твердо возразил он. — Скорее уж лестно. Это племя — огнепоклонники; огонь для них — душа мира. Впредь вам нечего бояться племени гуахарибос, сеньорита Доннелли, ведь вы для них богиня и потому священны. Ну и каково вам ощущать на своих юных плечах груз такой ответственности?

Смысл вопроса дошел до Тины не сразу, но потом, когда глаза Рамона пробежали по великолепному каскаду ее волос, у девушки перехватило дух, и она спешно попыталась вновь собрать волосы в пучок. Увы! Тина с опозданием вспомнила, как часто тетя Крис поддразнивала ее: «Тина, дорогая, когда ты распускаешь волосы, тебя можно принять за школьницу!»

Рамон Вегас не знал ее тетю лично, но много слышал о ней и, конечно, должен был по-ни-мать, что такая репутация складывается у человека за долгие годы. Когда Тина рискнула бросить взгляд на суровое лицо сеньора, ей стало совершенно ясно, что он уже сделал нехитрые арифметические подсчеты и подвел итоги. Отныне Рамон знал наверняка, что Тина морочила ему голову. Много ли времени уйдет, чтобы вырвать признание, сколько лет прошло с того дня, когда она родилась на свет, до их встречи?

Этот вопрос мучил Тину все время, пока они сидели рядом с вождем, наблюдая за ритуальными танцами, устроенными в их честь. Несколько раз девушка искоса поглядывала на гордый профиль сеньора, когда он говорил с вождем, сидевшим между ними, но Рамон и не думал рассеять ее страхи, ответив ободряющим взглядом или сказав хоть слово. Он просто не замечал ее.

Тина чувствовала, что готова разрыдаться. Индейцы при всем своем дружелюбии пугали ее. Все в них вызывало полное физическое неприятие, и от одной мысли о совместной трапезе начинало тошнить. Тина затравленно оглядывалась, размышляя, как бы уклониться от этой чести. Уповать на помощь сеньора нечего: он уже успел сто раз объяснить, что индейцы устраивают им самый вежливый и почетный прием, но как, хотела бы она знать, он сможет есть пищу, приготовленную без соблюдения элементарных правил гигиены?