Наталия Вронская - Дороже жизни

Василий Федорович невольно припомнил себя в подобной ситуации: как он просил руки Наташиной матери, как был влюблен и готов был всем пожертвовать ради любимой женщины. Он посмотрел на князя и подумал, что если тот так же любит его Наташу, как когда-то был влюблен сам Нарышкин, то он, не раздумывая, даст согласие. Хотя оставалось еще спросить его дочь. Василий Федорович лишь надеялся, что у дочери его достанет душевной прозорливости понять, что этот молодой человек любит ее искренне, и она не будет совершать тех ошибок, что совершили когда-то ее мать и бабка.

Нарышкин позвал слугу и приказал вызвать Наташу.

— Вот сейчас она придет, и я передам ей наш разговор, — сказал Василий Федорович.

Он снова улыбнулся и взглянул на Оболенского. Тот был бледен. Несмотря на то, что вчера Федор объяснился уже с Наташей, ее слова о том, что он ей лишь нравится и что она не знает, любовь ли это, мучили его. Его неуверенность проистекала не только оттого, что он опасался все же получить отказ. Федор уже был влюблен, и влюблен сильно. Так сильно, что дальнейшей жизни уже без Наташи себе не мыслил. Она могла стать его женой, но вот полюбит ли она его? Хуже этих сомнений быть ничего не могло. Однако Оболенский был готов рискнуть, как и всякий влюбленный, полагаясь лишь на свою Фортуну.

Между тем предмет его помыслов уже вошел в кабинет и поздоровался с папенькой. Увидев же князя, Наташа учтиво поклонилась ему, ничем не выдав своего волнения, если таковое и было.

— Вот, Наташа, — начал Василий Федорович, — князь просит твоей руки у меня. Я готов дать ему согласие, но ты что скажешь?

Оболенский при этих словах лишь молча посмотрел на девушку. Она глянула на него в ответ.

— Я согласна, батюшка, — ответила Наташа.

— Ты согласна, оттого что я велю, или ты любишь Федора Ивановича? Ответь мне откровенно.

Наташа опустила глаза и сказала:

— Я люблю Федора Ивановича…

— Ну что же, благословляю вас, дети, — сказал Нарышкин.

В кабинете в красном углу висела икона. Нарышкин снял ее со стены и благословил ею опустившихся на колени перед ним Наташу и Федора.

Затем решено было, что сговор состоится только после Пасхи, ибо Масленица оканчивалась, Великий пост стучал уж в двери и ранее назначить сговор приличия никак не позволяли. Затем, уже летом, полагали сыграть свадьбу, желая обязательно успеть до Петровского поста.

Вскоре Оболенский ушел. Предстоял пышный праздник, к которому надлежало готовиться обеим сторонам, да еще необходимо было сообщить обо всем Семену Петровичу.

Оставшись вдвоем, отец с дочерью некоторое время молчали.

— Я рад, — сказал Василий Федорович, — что ты любишь его. Он-то, кажется, влюблен без памяти.

— Да, — коротко ответила Наташа.

— Но ты же сказала правду? Ты его любишь?

— Я не знаю… Он любит меня, а я, кажется… Я, наверное, тоже его люблю, хотя и не знаю точно, что такое любовь. Вчера он спросил меня о том же, и я ему ответила вот так, как отвечаю сейчас тебе. Он самый приятный из всех молодых людей, что я знаю. Мне нравится бывать с ним, я доверяю ему…

— И это все? — спросил отец.

— А что еще? Я не знаю…

Нарышкин помолчал. Ответ дочери несколько обескуражил его. В этот момент она была похожа на свою мать, и ее слова снова напомнили ему молодость и его собственные признания в любви.

— Позволь, я дам тебе совет, — начал Василий Федорович. — Ты, может быть, сомневаешься сейчас, но… Но поверь, не всегда пылкость чувства сопровождает истинную любовь. Часто страстью мы обманываем себя, думая, что это есть любовь. Но это не так… Страсть мимолетна, любовь же крепка и долговечна. Страсть, основанная на сиюминутной причуде, сгорает в единый миг, порой губя человека. Любовь же, основанная на прочной привязанности, уважении и долге, а подчас и благодарности, долго существует между двумя людьми. Я прожил жизнь, я знал людей, которые ошибались в страсти и потом горько раскаивались в своих ошибках. Не сомневайся, выходи замуж за Оболенского. Князь приятен тебе — и это хорошо. Он любит тебя, и он умен. Он сумеет привязать тебя к себе и заставит тебя полюбить его. Не сомневайся… Ты будешь с ним счастлива.

Наташа посмотрела на отца и впервые, наверное, задумалась о том, что он пережил.

— Скажи, ты сейчас вспомнил о моей матушке? — спросила она. — Ты из-за нее все это мне говоришь?

— Почему ты так решила? — спросил Василий Федорович.

— Ты никогда мне ничего не говорил, — отвечала Наташа. — Но дедушка, Семен Петрович, он… Он как-то рассказал мне, как вы поженились с матушкой. Он, правда, говорил не подробно и многого недоговаривал. Но теперь, когда ты все это говоришь мне, я подумала… Подумала, что ты боишься, что я ошибусь, как и она?

— Зачем он это тебе говорил! — Василий Федорович чуть не разозлился.

— Не беспокойся, я мало что поняла из его слов… Но мне хотелось знать, я сама спрашивала дедушку о вас. Я поступлю так, как ты мне советуешь.

Василий Федорович в порыве любви крепко обнял Наташу.

— Ступай, детка. И будь счастлива, — сказал он, поцеловав ее.

8

Тадеуш Сангушко уже целый час стоял под окнами особняка Нарышкиных. Было темно, и он мог не опасаться, что кто-либо заметит его. Но сам он видел многое. Например, он видел, как за особняком наблюдала еще одна пара глаз. Это была женщина. Она не замечала его, и он решил разузнать, кто она и что ей нужно. Быть может, она могла бы быть ему полезной. И хотя Тадеуш еще и сам не знал, что намеревался делать, но любые сведения были бы ему на пользу.

Он пришел сюда, гонимый страстным влечением к новой своей знакомой — к Наташе. Вот уже несколько дней она не выходила у него из головы, и Тадеуш стоял около дома Наташи, пытаясь вновь увидеть ее. И неизменно видел женщину, которая, как и он, стояла у дворца Нарышкиных, не сводя с него глаз. Эта женщина очень заинтересовала Тадеуша. Решение он обычно принимал мгновенно, вот и сегодня он незаметно подкрался к незнакомке, которая так была увлечена наблюдением за домом, что ничего вокруг себя не замечала. Он резко обхватил ее сзади и, зажав ей рот, быстро потащил ее к своей закрытой карете, что стояла неподалеку. Женщина яростно отбивалась, но ничего не могла сделать, ибо Тадеуш был сильным и богатырски сложенным мужчиной.

Приказав кучеру ехать, Сангушко наконец отпустил женщину. Она, почувствовав себя свободной, замахнулась на него и пару раз ударила Тадеуша кулаком по груди. Но эти удары были для него вовсе нечувствительны, как комариный укус. Капюшон упал с лица пленницы и взорам Тадеуша предстали черные волосы, черные глаза, смуглая кожа и алые губы. Это была Маргерита.