Давно забытая нежность - Джессика Гилмор
Но она могла упасть в обморок и ушибить голову. Она так быстро побледнела. Что-то явно было не так. Он не должен был отпускать ее одну.
Хорошо знакомая паника нарушила его с таким трудом возведенное спокойствие. После аварии ему потребовались годы, чтобы научиться расслабляться, не впадать в тревогу из-за минутного опоздания. Но Минти не опаздывала; она просто была недоступна. Все было в порядке. Он накручивал себя.
Лука глубоко вздохнул и попытался сконцентрироваться на отчете, который лежал перед ним, но через минуту раздраженно отложил его в сторону. Он не понял ни слова. Он снова взялся за телефон. Ничего. Она не отвечала уже три часа.
Он постучал пальцами по столу. Если сидеть здесь и ждать, то ничего не изменится.
Он должен работать дома и присматривать за ней. Когда он вернется и обнаружит, что она в полном порядке, ну что же, он почувствует себя идиотом и в следующий раз будет умнее.
Приняв решение, он сложил бумаги в папку и захлопнул ноутбук. Дома он будет через десять минут. Слава богу.
Лука свернул на подъездную аллею, и первое, что заметил, был маленький, небрежно припаркованный «фиат». По крайней мере, она дома, а не лежит в канаве, или перевернутая в поле, или врезавшаяся в дерево.
Даже по его меркам, паника оказалась избыточной. В конце концов, он знал, что накручивает себя: терапия, которую он прошел по наставлению Розы после трагедии, как бы то ни было, научила его осознанности. Значило ли это, что его чувства стали чем-то большим, чем влечение и симпатия, чем ответственность, которую он испытывал по отношению к ней? Лука боялся ответа. Боялся, что его чувства не просто развивались, но становились глубже. Намного глубже.
Кроме короткого романа, она ничего не обещала. Она вообще ему никогда ничего не обещала.
И он никогда ее об этом не просил. Но что, если он это сделает? Что, если она согласится остаться? Не просто на завтрашний день и не на лето, а навсегда?
Какое-то мгновение Лука сидел неподвижно, с наполовину открытой дверцей машины. Мысль, что его жизнь может навсегда измениться, парализовала его. Даже если он ничего не сказал и не сделал, он знал. Знал, что, возможно, это было чем-то большим. Что она сказала тогда по поводу неожиданной встречи с любовью?
Короткая дорога до дома показалась ему вечностью. Луку раздирало возрастающее воодушевление при мысли, что он увидит Минти и сможет выяснить, действительно ли это нечто большее, чем просто увлечение и старый знакомый страх. Страх, что кто-то, кто ему небезразличен, болен, без сознания или еще хуже.
Это была оборотная сторона близости с другим человеком. Возможность потерять его.
Дверь была не заперта. Лука открыл ее как можно тише и вошел в холл. Если Минти спит, то он не станет ее будить. Его поразило, как изменился холл. Прежде он был убранным и безликим. Пальто, которое он носил, аккуратно висело на вешалке, пара начищенных ботинок стояла рядом. Теперь вешалка была забита многочисленными куртками, накидками и шарфиками и походила на яркую рождественскую елку. Ворох бархата и кожи, который оказался обувью, громоздился у двери, его собственная пара темных ботинок резко контрастировала с легкими балетками и сандалиями. Затем он услышал неуловимый аромат лимона. Лука на мгновение остановился и вдохнул этот аромат, вдохнул ее. Он родился и вырос в этом доме, и дом принадлежал ему. И наконец, он стал похож на дом.
Он стоял у подножия лестницы и прислушивался, пытаясь понять, где находится Минти.
Несмотря на изменение в отношениях, у нее все еще была отдельная спальня — хотя после путешествия в ней она не спала.
Но дом казался глухим и пустым. Быстрые поиски не дали результата. Ее нигде не было видно.
Лука остановился у двери в ее комнату. Коридор был образцом аккуратности по сравнению с ее комнатой: одежда, обувь и сумки были разбросаны по полу, стульям и милой деревянной кровати, на которой Минти спала с детства. Пудра рассыпана по комоду, на котором царил ужасный беспорядок. Лука насчитал минимум три пустых стакана и две чашки. Он улыбнулся, вспомнив, как неаккуратность Минти раздражала Розу. Хотя так было только в ее личном пространстве: в офисе и других частях дома она была образцом аккуратности.
Как она говорила, этому ее научили в частной школе.
Он повернулся, чтобы проверить запасные спальни, хотя вряд ли она могла быть там, и остановился. Он обычно не вмешивался в ее личное пространство, но стаканы, видимо, находились здесь уже несколько дней, она же не будет возражать, если он отнесет их вниз?
В конце концов, они больше не подростки, которые наклеивают на двери агрессивные предупреждения держаться подальше.
Посуды оказалось больше, чем ожидал Лука, и до двери он дошел с большой грудой, которую вряд ли смог бы безопасно отнести вниз. Решив вернуться с подносом, он еще раз оглядел комнату, удостоверившись, что ничего не пропустил, и его взгляд задержался на куче одежды, брошенной на кровати. Не то ли это платье, в котором она была сегодня? Чем бы она сейчас ни занималась и где бы ни была, она побывала дома и переоделась.
Лука подошел к кровати и поднял брошенный наряд, легкое платье-рубашку красивого голубого цвета. В нем она определенно была сегодня, он узнал белые полосы на швах и горловине. Под платьем он обнаружил белую кожаную сумку, через открытую молнию которой виднелись ее телефон и ключи. Вот почему она не брала трубку. И если ее сумка здесь, то она сама тоже должна быть недалеко. Он зря так сильно переживал. В который раз. Пусть тебе это будет уроком, Лука, — сурово сказал он сам себе, однако в душе почувствовал облегчение. Он поднял сумку, чтобы опустить ее на пол и ровно положить платье, и застыл. Внутри, рядом с ключами, кошельком, телефоном и другими вещами, которые она вечно таскала с собой, лежала белая коробка. Лука разобрал только одно слово, написанное черными буквами. Беременность. Это был тест на беременность.
Надежда пронзила его, такая же неподдельная и сладкая, как ясный летний день.
— Лука?
Минти остановилась в дверном проеме. Он видел? О чем он думал? Тошнота сдавила
