Жена на один год - Мария Сергеевна Коваленко

Последнее – цифры – порой заставляли взгляд Никиты темнеть. Я не могла прочесть его мысли – пока что верхом самообладания было посмотреть в лицо. Но плотно сжатые губы и холод в глазах пугали до чертиков.

– Как видите, у нас здесь жизнь более насыщенная, чем вам могло показаться. – Биркин лишь пожимал плечами.

– Это да. С таким количеством уголовных дел, какие можно завести на акционеров, я еще не сталкивался.

– В каждом банке есть своя специфика. Но мы стараемся работать исключительно в правовом поле. Валерия может вам подтвердить. – Словно я в числе сообщников, этот гад кивал в мою сторону, каждый раз, когда Никита задавал неудобные вопросы.

– Вы ведь понимаете, что Валерия не станет дарить вам банк. Этого не случится, даже если акционеры проголосуют за принудительную продажу доли?

– Я уверен, мы договоримся. Вдвоем, без вашего участия.

– Думаю, у меня есть возможность обеспечить дня нее полную безопасность. В том числе и от вас, – к концу разговора Никита уже не утруждал себя намеками.

– Вы сильно заблуждаетесь, думая, что акционеры или я могут кому-то угрожать. Как я уже говорил, мы работаем по закону. А он, к счастью, ограждает нас от постороннего участия.

– А о том, что себя тоже неплохо было бы оградить, вы не подумали?

– Вы же понимаете, какие ставки на кону? Зря тратите свое время. Рано или поздно все произойдет так, как и должно произойти.

После всех этих угроз и любезностей обсуждать что-либо дальше не было никакого смысла. Я отчетливо чувствовала тупик. Но Никита не останавливался.

После угроз в ход пошли фамилии, которых я никогда не слышала. Новые цифры. И новые бумаги. От того, как ловко мой спутник орудует банковскими терминами и суммами контрактов, дух захватывало. Я порой забывала дышать, глядя, как он загоняет управляющего в угол.

Но итог встречи все равно не радовал своими перспективами.

Никита не стал мне ничего объяснять. О том, что я в ловушке, было понятно без слов. Смешно, но меня это уже не пугало. Может быть, потому что за последние полгода я слишком сильно устала от банка. Может, потому что эмоций рядом с Никитой было так много, что страх безнадежно терялся среди них.

В целом, жить было можно.

Смириться с тем, что скоро я расстанусь с банком. Подумать, как организовать фонд помощи для будущих «уволенных работников». И, надеясь, что меня оставят в покое, вернуться к своим экзаменам.

После всех встреч, в офисе и ресторане, такой исход уже не пугал. Биркин был прав – я бы ни за что не выстояла против всех участников рейдерского захвата. Они пережевали бы меня своими бульдожьими челюстями и не подавились бы.

Окончательной сдаче мешало лишь одно… Стоило хоть на миг представить, что все закончилось, рядом со мной даже в мыслях исчезал и Никита.

Моему благородному рыцарю нечего было делать рядом с дамой, которая заключила мир со своим драконом. Битвы, сражения, подвиги – все это стало бы неактуально. А в обычной жизни ничего общего у нас так и не появилось.

Словно внезапно стали чужими, мы встречались лишь на короткие часы или минуты – исключительно по делу. Хоть и бывал у меня дома, Никита больше не готовил кофе. И не прикасался.

Даже в двенадцать я не чувствовала себя настолько чужой, как сейчас. Даже в восемнадцать, целуя его, кутаясь в его объятия, не ощущала такой потребности навсегда остаться рядом.

Меня разрывало на части. Но невидимая стена между нами с каждым днем лишь крепла.

Наверное, это было не так уж страшно, и можно было привыкнуть снова. Прежние два года и до этого еще два я ведь как-то справлялась. Оправилась бы и сейчас.

В том хаосе, который предрекал управляющий, сбежать от своих чувств было бы несложно.

Но в начале следующей недели акционеры вдруг устали ждать мою добровольную капитуляцию.

Глава 13

Сто километров в час – это не скорость. Черепаший шаг. Ленивое скольжение улитки. Мне нужно было больше. Сто двадцать. Сто сорок. Или еще скорее.

Телефон разрывался от новых сообщений. Краем глаза я замечал, как вспыхивает экран. Как на нем появляются сообщения с длинными рядами восклицательных знаков. Но не прикасался.

Никакие слова или знаки не имели сейчас значения. Нога топила в пол педаль газа. Двигатель ревел. И было плевать, что вокруг не гоночная трасса, а главный проспект Питера.

Еще вчера я должен было догадаться, что время мирных переговоров закончилось. Биркин не шутил, намекая на ставки. Суммы в последних банковских отчетах тоже не выглядели смехотворными.

Было глупо ждать, что у акционеров, которые обворовывали собственный банк, проснется совесть. Мне прямо в ресторане следовало заказать билеты на самолет и увезти Леру подальше от этого серпентария.

Не важно – добровольно или силком. Без разницы куда, лишь бы шакалы Биркина не могли добраться до нее хотя бы несколько дней.

Я обязан был почувствовать опасность. Нутром, шкурой, профессиональным чутьем – неважно чем.

«О погибших говорят либо хорошее, либо молчат!» – железное правило, этический закон, священный для любого. Но за все те ошибки в управлении, которые совершила Татьяна Егоровна Муратова, она не заслуживала ни молчания, ни добрых слов.

Ее приемная дочь ни при каких обстоятельствах не должна была оказаться в той выгребной яме, каким за полгода стал банк. Ни Лера, ни кто другой на свете не заслуживал подобного наследства.

Но сегодня главным злодеем были не Муратова, не Биркин… а я.

Это я после ресторана позволил Лере сесть в машину и уехать домой. Это я оставил ее одну на сутки. Я, понимая с кем имею дело, доверил девчонку обычной охране – нескольким сторожам, престарелому начбезу и игривому молодому псу.

Телефон звенел и моргал сообщениями, не преставая.

Где-то в больнице, не жалея сил, за жизнь своей пациентки боролись врачи. Никто из них не знал, как она получила такое странное пищевое отравление. Никто из них не сталкивался с подобными случаями.

Им на помощь из Москвы уже летели более опытные коллеги. Мои давние знакомые, те самые, которые откопали компромат на Биркина, делали, что могли.

Но вина не отпускала ни на секунду.

Я верил, что все будет хорошо. Параноик СанСаныч вовремя увез Леру в больницу. А заведующий реанимационным отделением не просто так клялся, что справится.

Только злость на себя лишь крепла с каждым километром. Желание стереть в порошок всех, кто посмел захотеть смерти девчонке, отключала мозг. И сейчас я уже точно не помнил, когда именно это дело стало не просто работой, а личным.

Нормально спать я разучился сразу после автомобильной аварии. Возможно, стоило отучиться раньше. Тогда сберег бы того, за кого отвечал головой. Но изменить