Эбби Грин - Недотрога

— То есть бывают и другие?

Мария кивнула.

— Да, несколько. Сюда и в Милан тоже, да вообще по Италии. Водные виды спорта, учебные центры, верховая езда… всего не перечислишь.

Данте и несколько инструкторов в гидрокостюмах сновали между детьми, организуя их в группы.

— Пойдемте, я покажу, где вы можете сесть и понаблюдать.

Алиса последовала за Марией к трибунам. Та начала объяснять, что взрослые — бывшие воспитанники приюта, которые приходят помогать.

Очередной укол в сердце. Вот свидетельство: она видела, как Данте поймал маленькую девочку и высоко подкинул ее, а та радостно смеялась, — он может любить. Способность к этому он не потерял. Только не по отношению к ней. Хотя… разве не отвратительно — думать о себе, в то время как у этих детей никого нет.

Подавив возникшую боль, она обернулась к Марии:

— Не могу я чем-нибудь помочь?

Мария, видимо, растерялась:

— Вы?

— Конечно. — Алиса встала. — Пойдемте, почему это они должны веселиться без нас?

Вечером, когда солнце уже клонилось к закату, а дети начали переодеваться, болтая без умолку и мельтеша под ногами, Данте облокотился о стену и нашел глазами ту, которую искал. Лучше б не находил. Она все еще была в гидрокостюме, волосы мокрыми кудряшками вились вокруг головы. Выглядела она самое большее на восемнадцать. К ней тянулась очередь детей. Алиса без устали клеила пластыри, смазывала синяки и болячки.

Никто из детей серьезно не пострадал, все раны — следствие веселой возни. Данте не мог оторвать глаз от Алисы. Вот она прижала к себе малышку, поцеловала в головку.

Рядом оказалась Мария, восторженно помотала головой, сказала:

— Данте, она…

Он резко оборвал ее:

— Я знаю. — И сделал еще глоток пива. Не хочет он это слышать.

Удерживая ее в своей квартире, исключительно для себя, он позволял себе определять влечение к ней как исключительно физическое. Да, они разговаривали и ему нравилось обнаруживать у нее общие с ним интересы, чувство юмора… но это только подтверждало физическую природу желания.

Скоро Алиса, уже в своей одежде, сидела рядом с ним в джипе. Детей загрузили в автобус — для самолета их было слишком много, и они с воплями и шумом уехали. Алиса не переставала улыбаться.

— Какой чудесный день… спасибо тебе. Как бы хорошо… — она запнулась, заметив его суровый взгляд.

— Что?

Она покачала головой.

Этой ночью, на вилле, они занимались любовью с какой-то ожесточенностью. Словно в предчувствии каких-то перемен. А после, лежа в его объятиях и прислушиваясь к постепенно выравнивающемуся дыханию, Алиса поняла, что предчувствие шло от нее. Потому что настало время уйти. Сегодня она опять ощутила себя нормальным человеком, общаясь с детьми, заботясь о них. Откажись она от этого — и душа ее начнет съеживаться все больше и больше, пока от прежней Алисы не останется лишь бледная тень.

— Я буду к шести, прием начнется в полседьмого, синьора Паскаль в пять доставит платье. — сказал Данте перед уходом.

— Данте, не надо нового платья, это сумасшествие — я полно с собой привезла.

— Я тебе уже говорил, цена ничего не значит. А сегодняшний вечер очень важен.

Алиса пожала плечами. После его ухода немного пошаталась по дому, не зная, куда себя деть. Позвонила Мелани, но лондонский телефон не отвечал. Не смогла она дозвониться и на мобильный — ни Мелани, ни Паоло трубку не брали. В принципе беспокоиться не стоило. Алиса знала, что они часто отправляются на прогулку, если Паоло рано возвращается с работы.

Его шаги Алиса услышала давно, но осталась стоять, глядя в окно. Он подошел сзади, его запах окутал ее как плащ. Сердце забилось быстрее. Данте поцеловал ее в обнаженную шею, она закрыла глаза, позволив сладкой боли овладеть собой.

— Красавица моя.

Она повернулась к нему, его темный горячий взор оглядел ее сверху донизу. Платье золотистого шелка очень шло ей. Он поднял брови.

— Туфли?

Приподняв ногу, она показала броские золотистые танкетки, найденные синьорой Паскаль.

— Мне оказалось достаточно одного раза, чтобы выучить свой урок. Я и каблуки не сочетаются. Танкетки проблему решают.

— Тогда пойдем.

Несмотря на танкетки, ноги Алисы начали уставать. Ужин давно закончился, но люди не расходились. Данте выступил с речью, позволив ей в очередной раз убедиться, что, захваченный чем-либо, он превращается в силу, с которой приходится считаться. Она отпила шампанского, стараясь не поддаваться искушению снова начать себя жалеть.

А он уже пробирался к ней. Взяв у нее из рук бокал, поднял ее пальцы к губам, поцеловал у всех на виду. Алисе сдавило грудь — снова работа на публику. Он определенно желает получить за свои деньги по максимуму, сердито подумалось ей.

Они направились к выходу, как вдруг Данте резко остановился. Алиса едва не врезалась в него. Она поискала взглядом, что его задержало, и увидела стоящую перед ним женщину. Несколькими годами старше Алисы, примерно ровесница Данте. Густые темные волосы, смуглая кожа и изумрудно-зеленые глаза. Удивительно хороша.

Алиса не понимала, что они говорят, но не могла не заметить напряжение Данте, силу, с которой он сдавил ей пальцы. Он даже чуть отодвинул Алису в сторону. Слегка рассердившись, что ее оттесняют, Алиса шагнула вперед и протянула руку.

— Здравствуйте, я Алиса.

Женщина презрительно глянула на ее руку и сразу повернулась к Данте. Презрительная гримаса сделала ее очаровательное лицо куда менее красивым. И говорила она жестко, отрывисто.

Данте что-то ответил, и она замолкла, неприятно скривив рот.

Алиса не могла удержаться:

— Данте… кто это?

Он не посмотрел на нее, а продолжал холодно глядеть на незнакомку.

— Это, — голос его соответствовал выражению лица, — никто.

Потом схватил Алису за руку и потащил за собой.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Алису больше всего задело, что когда-нибудь она может так же случайно столкнуться с ним, и он окинет ее тем же ледяным взглядом, сжимая руку другой женщины. Она этого не вынесет. Ее час настал, и она почти радовалась событию этого вечера, поспособствовавшему ее решению.

Только в полумраке дома она вырвалась, когда он хотел повести ее в спальню. Он обернулся к ней с нетерпением, которое могло показаться смешным, только ей было не до смеха.

— Данте, кто та женщина?

— Какая разница, кто она, я же сказал — никто.

Тот же жуткий тон.

— Уж конечно, она не никто, она несомненно человек. Твоя бывшая любовница?