Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
— Как ты смеешь учить меня и моих родителей как нам нужно было жить? — цедит сквозь зубы, — В нашей семье есть правила и устои, которых мы придерживаемся много лет. Так женились мои прадед, дед, отец, я, Давид, и так сделаешь ты! Не хочешь замуж за Нарека, пойдешь за другого армянина. Хочешь позже? Без проблем! Учись, работай, но замуж ты выйдешь здесь!
— Нет! — топает ногой Мариам, — И Нарек, и любой другой мужчина с позором отвернется от меня узнав, что я позволяла себе с Демьяном.
Всё происходит в мгновение. Отец бледнеет, замахивается, Мариам вскрикивает и зажмуривается, а я действую на инстинктах.
— Нет, отец! — ловлю его руку и удерживаю от самой большой его ошибки. — Хватит! Не многовато ли диктатуры для сестры?
На автомате задвигаю сестру к себе за спину. Губы отца искривлены от гнева, челюсти плотно сжаты.
— Давид, отойди.
— Нет. Ты не посмеешь этого сделать.
Отталкиваю его руку, а дрожащую и всхлипывающую сестру подталкиваю к лестнице. Не позволю причинить ей боль. Если надо, костьми лягу, но он её пальцем не тронет.
— Мариам, иди к себе. А ты — к жене своей, — приказ отца сестра выполняет молниеносно.
Уносится наверх, а я остаюсь на месте.
— Ты понимаешь, что делаешь? — спрашиваю, не разрывая зрительного контакта.
— Уж получше тебя.
— Ошибаешься. Ты потеряешь дочь, также, как и сестру только потому, что не хочешь встать на её место.
— Говори, да не заговаривайся, — рявкает он, — Будет знать как идти против семьи. Мерзавка малолетняя, — кричит так громко, чтобы Мариам было наверху слышно, — Мы ей жизнь дали, воспитали, а она о нас ноги вытирает.
— Она этого брака не вынесет, — пытаюсь вбить ему в голову, хоть и знаю, что напрасно, — ты видел этого Нарека? Он её уничтожит морально.
— Всё нормально будет. Выйдет за него, как миленькая. А нет — так пусть сюда больше не возвращается. Я не потерплю ноги её на пороге моего дома, если останется с Демьяном. Ясно? — снова бросает взгляд вверх, будто она может его видеть.
Меня трясет всего, когда уезжаю. От несправедливости. От того, как для моей семьи какой-то долг дороже собственного ребёнка. По крови гуляет адреналин и горечь. Не то, чтобы я не знал. Не раз представлял, как бы это было, если бы я тогда три года назад все же сделал этот шаг. Сейчас я вижу это наяву.
Приехав домой, закрываюсь на кухне с бутылкой коньяка и пачкой сигарет. Долго думаю, и в итоге решаю набрать Демьяна. Если уж он говорит, что любит, то пусть доказывает. А если сольётся, то я сначала удавлю его, а потом… а потом мы с Мари что-то придумаем. Но замуж я ей выйти за Нарека не дам.
22 Оля
— Проходи, Оль.
Вхожу в квартиру и тут же попадаю в объятия Мариам. Крепко сжимаю её в ответ.
По телефону она вкратце рассказала мне о том, что случилось, а потом позвала к себе в гости.
Понимаю, что ей необходимо изложить всё, что на душе, да и я сама на самом деле, просто в шоке от того, как она решилась на такой шаг.
— Привет, Ольчик.
Поворачиваю голову в сторону подошедшего Демьяна.
— Привет. Я так понимаю, вас можно поздравить? — разуваясь на ходу, вижу, как он нежно притягивает к себе Мари за талию и целует её в висок.
— Да… Теперь всё у нас будет хорошо. Ты проходи давай. Я вас оставлю, мне нужно поработать в комнате.
— Хорошо.
Мы с Мари отправляемся на кухню, где на столе уже стоит бутылка вина, а рядом с ней тарелка с сырной и мясной нарезкой.
— Вижу, ты подготовилась, — с улыбкой занимаю место на диване.
— Да…
Оставшись одна, без Демьяна, Мари резко незримо меняется.
В глазах появляется грусть и тоска, она будто обнажает свои настоящие эмоции.
— Расскажешь? — наблюдаю за тем, как она наливает нам вино и садится рядом.
Не с другой стороны стола, а впритык ко мне. Подтягивает ноги под себя и делает пару глотков алкоголя.
Ей требуется пара минут, чтобы собраться с мыслями, а я её не тороплю. Не представляю через что ей пришлось пройти… Точнее, представляю. Но представлять и пережить в реальности — разные вещи.
— Это было ужасно, Оль… Мне так страшно было, — наконец решается она дрогнувшим голосом, — папа так кричал…
— После того, как ты сказала, что любишь Демьяна?
— Да… И это его презрение в глазах, разочарование. Боже, мне до сих пор снится его взгляд. Будто я подвела его, не оправдала ожиданий. Они все отвернулись от меня. Даже бабушка с дедушкой, — по щеке Мари скатывается слеза, и она тут же нервно стирает её, — как они могли так поступить со мной? Неужели им совсем не жаль меня? Ни капли? Я не понимаю, Оль…
Сердце сжимается и я, не сдержавшись, прижимаю Мариам к себе. Чувствую, как у самой в горле ком собирается.
— Я не знаю, Мари, — шепчу ей в макушку, — я не понимаю твою семью. Не обижайся, но я никогда не понимала ваших страшных традиций и устоев. Когда собственные родители ломают жизнь детям только потому, что выбор должен быть, по их мнению, другим. Я не представляю, как ты пережила это. Просто не представляю…
— Я бы умерла, наверное… Если бы не Давид… отец бы меня ударил, — резко вскидывает голову, смотря на меня полными слез глазами, — Ты представляешь, папа хотел меня ударить! Мой папа! Впервые в жизни!
Она всхлипывает, а я прикрываю рот рукой. Её боль передаётся и мне на физическом уровне. Тигран Арманович… он ведь всегда был таким любящим. В Мари души не чаял…
Неужели, он действительно даже не попытался встать на её место? Понять…
Вдоль позвоночника мороз опускается. Права тогда была Лусинэ… Они бы отвернулись от Давида также, как сейчас от Мариам. Только если за неё заступился брат, то за него некому было бы заступиться. Неужели Тигран Арманович смог бы поднять руку на сына?
Что-то мне подсказывает, что смог бы…
Ребра больно сдавливает ржавыми тисками… Ком в горле растёт, потому что я невольно возвращаюсь в прошлое. Представляю, как он ему признаётся в том, что хочет остаться со мной, и его выставляют из дома без права на возвращение.
— Если бы Давид не позвонил Демьяну, я не знаю, как сама бы справилась с уходом, — продолжает тихо Мари. — Мне кажется,
