Бернет Воль - Холодный ветер в августе

Они лежали рядом, дрожащие и обессиленные. Волосы у обоих намокли, а на губах был вкус соли и ароматной воды.

Он почувствовал, что это триумф, и уверенно продемонстрировал это.

— Айрис? — прошептал он.

Она молчала. Затем произнесла: — Я утонула.

— Я понимаю, что я немного… Мне не следовало быть таким грубым.

Она обвила его голову руками, притянула лицо и поцеловала его, погрузившись в воду, окунувшись с головой. Вода сомкнулась над ее лицом. Он засмеялся и попытался вытащить ее, но она продолжала обнимать его, целуя его, прижимаясь к нему лобком, так что их соединяла единственная острая болезненная точка. Наконец она отпустила его, и он скользнул в сторону, приподнял ее голову на своей руке и уставился в ее раскрасневшееся, мокрое лицо.

— Ты знаешь, что ты только что сделал? — спросила она.

— Нет, сказал он. Он почувствовал неуверенность.

— Ты просто не понимаешь! Не представляешь!

— Ну, нет, — сказал он. В его голосе прозвучала печальная нота.

— Ну, это что-то. Это похлеще, чем…

— Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь?

— Слушай, дурачок, мы только что кончили одновременно, вот и все.

— Значит…

— Значит, как сегодня — впервые я не знаю за сколько лет — она остановилась. — Ты понимаешь, что это значит?

— Нет, Айрис, прости.

— Бога ради, прекрати извиняться! — закричала она. — О, мой Бог, что мне делать? Что я буду делать! — Затем неожиданно ее поведение изменилось. Она стала спокойно-ироничной. — Все в порядке, — продолжила она. — В ближайшие пять лет это не повторится.

— А? Почему нет? Фу! Я не понимаю…

— О, милый. О, малыш. — Она начала смеяться. — О, я так тебя люблю. Я никогда никого не любила, как тебя. Ты великолепен, просто великолепен.

Вито смущенно молчал. Он не был уверен, счастлива ли она с ним. И все же он чувствовал, что должна быть счастлива. Она улыбалась.

— Я люблю, когда ты говоришь, что любишь меня, — сказал он.

— Хорошо. А я люблю, когда ты говоришь, что ты любишь, когда я говорю… а, черт со всем этим. А сейчас дай мне выйти из ванны. Я должна уложить волосы. То есть, если я еще могу ходить.

Он поднялся и помог ей выбраться из ванны. Она обвила его за талию и положила голову ему на плечо, целуя его влажную кожу. Ее глаза были закрыты, голос был сонным и полным нежности, которой он раньше не слышал. — О, Вито, малыш мой дорогой, я обожаю тебя, — сказал она.

— Ну…

— Ну! — мягко передразнила она его. — Ну, иди, иди отсюда, ляг в постель, а я тут кое-что сделаю.

— Я хочу остаться здесь и смотреть на тебя.

— Нет, Вито, не будь дурачком. Есть вещи, которые женщина не хочет показывать мужчине.

— Я хочу видеть все. Я все хочу о тебе знать.

— О, Вито, пожалуйста, ступай и жди меня. — Казалось, что она на самом деле умоляет его. В ее голосе не было и тени резкости.

— Хорошо, сказал он, обняв ее и сжав так сильно, как только мог.

— Ой, — пробормотала она, откинув голову назад. — Ты переломаешь мне все ребра.

Он засмеялся и закрыл за собой дверь. Шторы в ее спальне все еще были задернуты, постель осталась неубранной. Вито упал на постель лицом вниз, широко разбросав руки. Подушка хранила едва уловимый запах ее духов. Ну, парень, сказал он себе, зарываясь лицом в подушку, как же тебе хорошо!

Завернувшись в большое банное полотенце, Айрис расслабленно сидела перед зеркалом. Рассеянно завернула веко на одном глазу пальцем, тупо глядя на свое странное циклопическое отражение, а затем вновь уронила руки на колени. Это лицо, подумала она отрешенно, принадлежит тому, кто не очень-то ее интересует. Одинокое, опустошенное лицо, как дом в воскресенье.

Господи! — подумала она. Сбросила полотенце и снова шагнула в ванну. Вода все еще была нежной и теплой, и она закрыла глаза. А-а-а! Она почти ощутила все заново, остро, мучительно. Конечно, это было только эхо, отзвук, но отзвук, точный до мельчайших подробностей. Она напряглась и застонала. Его имя непроизвольно сорвалось с ее губ. Ей хотелось позвать его, но она остановилась.

Это бесполезно. Он не сможет это еще раз не так скоро. Может быть, если она… Но нет. Это едва ли получится.

И, помимо прочего, ей хотелось побыть одной. Было что-то такое, что-то, что она забыла, что-то, что она хотела вспомнить. Она должна написать матери. Образ матери проплыл у нее перед глазами — маленькой, слабой, укутанной в многочисленные одежды, слишком накрахмаленные и хрустящие, укрывающие — ну что они могли укрывать? — стыдливое, нежное тело. Увядшее, белое, разрушающееся тело.

Это я, подумала она и содрогнулась. Через двадцать лет. Мне будет пятьдесят. О, мой Бог. А Вито через двадцать лет будет тридцать шесть. Лохматый, сильный, начинающий полнеть, но все еще мощный, свободный. Свободный! Он сидит в кресле, полуотвернувшись от нее — без пиджака, в белой крахмальной рубашке, пьет, курит, смеется. И говорит: — Увидимся, малышка. Поднимается — высокий, беззаботный, состоятельный человек, надевает свой пиджак и выходит за дверь. А она остается лежать в сумерках на постели.

О, ей хотелось плакать.

Но слезы не текли.

— Вито, позвала она, Вито!

— Да? — отозвался он, подойдя к двери ванной.

— Ничего. Я просто хотела узнать, все ли у тебя в порядке.

— Конечно. Ты скоро выйдешь? — Его голос был тонким, невозможно юным, но таким полным красок, таким изумительно полным тепла, его личности.

— Да, — ответила она. Она была благодарна за его голос. — Скажи, что ты любишь меня.

Он поколебался.

— Я…

— Нет, давай. Скажи.

— Я люблю тебя.

— О, дружище, — она засмеялась. — Какая декламация! — Она снова чувствовала себя счастливой, возвращенной к жизни, веселой, теплой, беззаботной жизни.

Его голос! Она быстро села в ванне. Теперь она вспомнила то, что не могла припомнить раньше. Черт меня побери! — подумала она про себя.

Когда она ощущала, как он движется внутри ее и наслаждалась этим, но все еще не теряла себя, пока еще нет, все ближе и ближе подходя к этому, хотя эта близость все еще была так далека — тогда неожиданно она услышала его голос — услышала его смех. Боже правый! В ней поднялась волна нежности, а холодность и насмешки ушли, и она обнаружила, что хочет его, хочет, чтобы он глубже вошел в нее, хочет нести его в себе, стремиться к нему, идти ему навстречу, чтобы получить его…

Но почему?

Я не знаю, подумала она. Кажется, это ускользнуло от нее. Наверно, потому, что он такой юный. Потому, что у него такой юный и сладкий запах, как у ребенка. Да? Может быть, и так! Она не была уверена.

Она выбралась из ванны и улыбнулась себе, энергично вытирая волосы полотенцем.