Лаура Паркер - Слаще жизни

Ник посмотрел на нее долгим, странным взглядом, потом озорно усмехнулся и спросил:

– Тогда почему этого не случилось раньше?

– Потому что я знала, что будет именно так, – сказала Эва с самой рассудительной из своих интонаций и положила голову ему на плечо. – Просто обними меня.

– Вот так будет лучше, – удовлетворенно сказал Ник, без стеснения вытянувшись на кожаном сиденье и заставив ее лечь рядом с собой. – И почему я с самого начала не подумал о лимузине?

Взгляд Эвы скользнул по смело выставленным напоказ контурам его груди и живота, спустился до самого низа, и ее глаза округлились при виде того, что она увидела.

– Потому что ты думал – или, вернее будет сказать, думаешь – о совершенно других вещах.

Ник проследил за ее взглядом и усмехнулся.

– Обычно я восстанавливаюсь не столь быстро. – Он повернул голову так, чтобы видеть ее, и улыбнулся во весь рот с чисто мужским самодовольством. – Теперь ты знаешь. Ты делаешь это со мной каждый раз, когда я оказываюсь поблизости.

Эва глубоко и судорожно вздохнула. Да, теперь она знает, но все равно это чудо и возбуждает невыносимо.

Она облизнула губы неосознанно чувственным движением и вполне осознанно положила руку на покрытую шелковистыми волосами поверхность под его пупком.

– Нам не во что одеться. Наши вещи остались мокнуть под дождем.

– Да, – со вздохом отозвался Ник. – Ты только и знаешь, что портить одежду. Придется потратиться на резиновые костюмы, если так будет продолжаться.

Эва улыбнулась, лениво накручивая на палец жесткий завиток мужских волос.

– Мне, во всяком случае, результат понравился.

– Эва, – сказал он преувеличенно низким голосом, – ты нарываешься на… неприятности.

Эва перекатилась на него и, взяв его лицо в ладони, стала целовать каждый дюйм, оказавшийся в пределах досягаемости: брови, глаза, углубления под скулами, но больше всего губы – слегка припухшие и от страсти потерявшие четкость очертаний. Закончив, она с нахальной усмешкой разжала ладони.

– Я люблю тебя, Ник Бауэр.

К своему смятению, она увидела мелькнувшую у него в глазах тень замешательства, прежде чем он успел спрятать его.

– Эва, – начал он с теплой ноткой в голосе, которая не вполне вязалась с настороженным взглядом, – ты не представляешь, как я польщен. И наверняка уже догадалась о моих чувствах к тебе.

– Ничего я не догадалась, – решительно ответила она, проводя кончиком пальца по его жезлу. – Ты ни разу не сказал и двух вразумительных слов о своих чувствах ко мне.

Он с намеком пошевелил бедрами у нее под рукой.

– Хочешь, я еще раз продемонстрирую, как ты на меня действуешь?

Эва замерла, их взгляды встретились: ее – открытый, его – настороженный. Интересно, чувствует ли он себя так же неловко, как она? Выражение его лица не давало ответа на этот вопрос. Ник заработал себе репутацию умением справляться со сложными и деликатными ситуациями. Однако здесь было нечто такое, на что Эва, хоть и зная его, не рассчитывала. Даже раздетый догола, Ник Бауэр был защищен непробиваемым панцирем самообладания.

– По-моему, я знаю, что ты чувствуешь, Ник, – сказала она, медленно выговаривая слова, выбирая их так осторожно, будто неподходящее могло укусить. – Вопрос в том, знаешь ли ты сам, что чувствуешь?

Она увидела, как блеснули у него глаза, когда включился его острый как бритва ум.

– Давай узнаем это вместе.

Он наклонил голову и поцеловал сосок ее груди. Стал не торопясь ласкать его языком, пока он не сморщился и не затвердел, а потом с силой втянул его в рот. Она инстинктивно выгнулась и глубоко, со всхлипом вздохнула. Еще через несколько секунд ее, казалось бы, насытившееся тело уже опять истомно болело. Даже понимая, что он пустил в ход тактику проволочек, Эва не могла упрекнуть его – столь восхитителен был выбранный им способ.

Когда он отодвинулся, на лице его играл румянец, а на губах – улыбка удовлетворения.

– Я знаю, как чувствую себя, когда мы вместе. Чудесно. Удовлетворенно. Чувствую, что живу. Я ничего подобного не испытывал последние шесть лет. Может, и вообще никогда. – Его глаза цвета обжигающего кофе, казалось, вбирают ее в себя. – Разве этого пока не достаточно?

Она не попыталась отстранить его, когда он снова наклонился над ней. Напротив, ее руки обняли его и притянули еще ближе. Ей хотелось сказать ему очень многое. Например: «Я люблю тебя, хочу выйти за тебя замуж, хочу, чтобы у нас получилась семья, которая потом станет больше. Хочу родить тебе детей, чтобы ты впредь никогда не испытывал одиночества». Но пока приходилось довольствоваться тем, что он давал ей: настоящим моментом.

Эва поцеловала его, и это был поцелуй, проникающий в душу, в равной мере дарящий нежность и страсть человеку, которого она любит больше, чем можно себе представить. Эта любовь сделала ее смелой, безрассудной, заставила поступиться гордостью и приличиями. Неудивительно, что древние римляне изображали Купидона нахальным сорванцом. С ней произошел тяжелый случай. Болезнь, завладевшая ею, не пройдет никогда.

Он раздвинул ей бедра, так что она оказалась сидящей на нем верхом, и вошел в нее мощным толчком, вызвавшим у него стон наслаждения. Потом стал двигаться в ней ровно и сильно, наливаясь жизнью в том сокровенном месте, к которому она прикасалась, которое ласкала, и Эва закрыла глаза со вздохом, выражавшим одно только желание. Сопротивляться нет сил. Бесполезно и невозможно. Потом она перестала даже думать и отдалась во власть сладостных, чудесных ощущений, которые сумел пробудить в ней только он один.

А когда они насытились друг другом, Ник уложил ее на широкое кожаное сиденье рядом с собой и удобно угнездил в сгибе своей руки. Они долго лежали в полумраке, слушая заключительную часть грозовой симфонии, гремевшей вокруг, пока они занимались любовью. Гром теперь ворчал приглушенно, молнии сверкали реже и мягче.

Но Эва была настроена на волну другой бури – той, что бушевала в мыслях у Ника Бауэра. Она слышала быстрый стук его сердца и понимала: он обдумывает, что ему дальше делать и говорить. Как бы ни хотелось облегчить ему выход из положения, она понимала, что не должна этого делать. Сегодня она поставила на карту все. Теперь момент истины наступил для него, и ему решать, принять ее или отвергнуть.

Ник держался за Эву так, словно она может вдруг сбежать от него. Но он знал, что дело обстоит наоборот. Держать нужно его самого, чтобы не сбежал. Он лежал рядом с ней с бешено колотящимся сердцем и потными ладонями, и каждый его нерв был натянут до предела. Любовь Эвы расколола его скорлупу и показала, что его ложное чувство самодостаточности – не что иное, как маскировочное прикрытие, под которым прячется страх.