Лора Брантуэйт - Нет правил для любви

Эдмонд взъерепенился, но непохоже, чтобы искренне расстроился или испугался. Что ж, грош цена такому отношению. Ты моя, потому что ты моя. Не потому, что я тебя люблю, жизни без тебя не представляю и даже не хочу пытаться.

Впрочем, вопрос о том, какова сила любви до гроба, остается открытым. Что-то не похоже, чтобы Саманту очень это впечатлило. По крайней мере, не настолько, чтобы она предложила Джастину не полететь вместе с ней.

— Эй, дружище, чего нос повесил? — искренне поинтересовался водитель такси. Джастин только сейчас обратил внимание, насколько нелепо выглядит такая экзотическая личность, как этот чернокожий парень, за рулем классически чопорного лондонского такси. Они ехали от силы минут пять, но его, по-видимому успело утомить тягостное молчание. — Девчонка, что ли, скандал закатила?

— Именно. Девушка моего друга устроила ему небольшую встряску, — мстительно ответил Джастин. Эдмонд так трясется над своей репутацией… Пусть же весь цвет лондонского таксомоторного бизнеса знает, что Саманта ушла от Эдмонда.

И запоздало, как маленькая лампочка в ночном автобусе, зажглась в мозгу простая мысль, от которой перехватило дыхание.

Саманта — больше не девушка его друга.

Сколько проблем можно создать и решить одним шагом? И, если создаешь проблемы, можно ли одновременно решать другие?

Саманте нужно составить именной сборник задач по логике. И в качестве изюминки включить туда вот эту. Жаль, софистика нынче не в ходу.

Джастин взирал на хаос, который встречал его дома. Собственно говоря, это был тот же хаос, который его провожал, но одно дело — уезжать впопыхах, когда категорически некогда наводить чистоту и совсем другое — возвращаться в маленький свинарник.

Кофейная гуща в некоторых чашках засохла, а в некоторых покрылась плесенью. Интересно, от чего это зависит?

Джастин принялся машинально раскладывать по кучкам мелкие предметы и бумаги, хаотично наваленные на рабочем столе. К хорошему быстро привыкаешь… Вот за последние дни, например, он привык к гармонии и порядку в доме.

Что, черт подери, я делаю?

Принять душ, побриться, переодеться — и обратно в аэропорт. Саманта не могла испариться бесследно. Нужно ее найти и поговорить по-человечески. И пусть потом, если захочет, дуется, что он попрал ее свободу выбора.

Она ведь только Эдмонду сказала, что не хочет больше быть с ним.

А он может запросто сделать вид, что не понимает намеков и немых просьб.

Вот и хорошо.

Проходя мимо телефона, он включил автоответчик.

— У вас четырнадцать не прослушанных сообщений, — любезно сообщила механически голосом несуществующая девушка.

— Ладно, милая, давай по порядку, — согласился Джастин и нажал на кнопку «воспроизвести».

Первое же сообщение было от матери:

— Сынок, здравствуй. Ты только не пугайся. Меня кладут в клинику Сент-Мэри, операция несложная, но все равно не хочу звонить тебе в Ирландию и портить отпуск… Выйди на связь, когда вернешься.

10

Джастин был в шоке. Он чувствовал себя одновременно раздавленным и растянутым на тросах над пропастью. Он переживал за мать безмерно, понимал, что должен быть с ней, чувствовал себя страшно виноватым за то, что его не оказалось рядом в самый нужный момент, — и до боли в сердце рвался к Саманте.

Она не подавала о себе никаких вестей. Он начинал сходить с ума от невозможности удостовериться, что с ней все в порядке. Пусть бы она даже написала ему письмо, что улетает в Новую Зеландию навсегда и не хочет его видеть никогда в жизни. Письмо — это в первую очередь знак того, что человек жив и здоров, хотя бы относительно.

Писем не было, равно как звонков и эсэмэсок.

Зато была мама в тяжелом состоянии. Ей должны были удалить кисту желчного пузыря, вроде бы мелочь, но что-то пошло не так, открылось сильное кровотечение, пришлось удалить весь желчный и часть печени, а немолодое сердце не особенно хорошо отреагировало на наркоз…

Джастин сдавал кровь и понимал, что, даже если оставит в пластиковых контейнерах все пять литров красной жидкости, отмеренные ему природой, он все равно не сможет оставить мать, не удостоверившись, что она идет на поправку. То есть, если честно, он уже вообще ничего не сможет… А он не сторонник побегов, Джастин это отчетливо понял.

Мать, бледная как полотно, но как-то странно помолодевшая, смотрела на него с беспокойством, как будто это он, а не она, был слаб до невозможности встать с постели.

Джастин старательно развлекал ее рассказами об Ирландии и показывал фотографии и зарисовки. У него создавалось впечатление, что мать ему не верит.

— Там что-то произошло, да, сынок? — спросила она наконец.

— Ну что ты, мам! Что там могло произойти? — изумился Джастин натурально, как мог.

— Что-то, что тебя изменило. Что-то, от чего ты смотришь исподлобья, как загнанный зверь. Что-то, от чего ты стал какой-то… наэлектризованный. Мне даже страшновато бывает до тебя дотрагиваться.

Джастин широко раскрытыми глазами смотрел на мать. Миссис Джоан Мюррей в свои без малого шестьдесят имела нечеловечески, запредельно мудрые глаза на моложавом лице, наполовину седые волосы, которые не красила принципиально, и место научного сотрудника в библиотеке Британского музея. Она очень любила сына и потому уже лет пятнадцать старалась не вмешиваться в его жизнь. Редкая форма материнской любви, что ни говори. Джастин очень это ценил.

Он опустил голову. Все-таки, притом что она уважает его личные границы и никогда ни в чем не пытается им управлять, у них потрясающе прочная связь.

— Так как? Расскажешь? Или не хочется?

Джастин покосился на медицинскую сестричку — иначе и не скажешь, она выглядела как семнадцатилетняя, — которая колдовала над капельницей:

— Прости, не хочется.

— Понимаю. Знай только, что я всегда на твоей стороне. Что бы ни случилось.

— Жаль, я сам не понимаю, на какой я стороне, — усмехнулся Джастин.

— Знаешь. Внутри себя — все знаешь. Осталось только снять темные очки и посмотреть правде в лицо. Или ты боишься ответа?

— Боюсь.

— А почему?

— Потому что с ответом нужно будет что-то делать. Оправдаться не удастся.

— Оправдаться по-настоящему еще никому не удалось, — улыбнулась Джоан. — Потому что оправдываться — это значит искать причины для совершенного зла, маленького или большого, а их, как ты понимаешь, не бывает.

— Мам, почему ты еще не проповедуешь с экранов телевизоров?

— Это противоречит моим религиозным убеждениям! — рассмеялась она. — К тому же меня вполне устраивает аудитория, которая у меня есть сейчас.