Вайолетт Лайонз - Нежность
– … Я не могу воспротивиться такому соблазну…
– Постой!
Ее голос был низким, глухим и хриплым, словно она пробыла в молчании не один месяц, но страшнее всего было то, что в нем не чувствовалось твердости. Мартин, словно не услышав, продолжал воевать со следующей пуговицей.
– Никак не могу…
В голове Николь шумело, перед глазами все плыло, как в сильной лихорадке. Она была или пьяна – от одного бокала вина! – или в полуобморочном состоянии, или в бреду. Страстное желание, молнией пронзившее тело, не отпускало, и она с силой закусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли, вызванной диким возбуждением. Но как только Мартин наклонился и прикоснулся губами к ее освобожденной им от оков одежды груди, она не выдержала и громко застонала. Услышав себя, Николь в ужасе вздрогнула, разум мгновенно снова прояснился.
– Мартин, я сказала, перестань!
На этот раз внутренняя паника придала голосу новый оттенок, и ее требование прозвучало более твердо и уверенно. Однако Мартин снова прикинулся глухим, и, как ни в чем не бывало, продолжал бороться с застежкой, умышленно делая так, чтобы тыльная сторона ладони неотрывно лежала у нее на груди.
– Я… нет!
Схватив его за руки, Николь попыталась оторвать их от себя, но все ее усилия оказались тщетными. Как же быть? Надо что-то придумать, но что? И вот, когда паника уже совсем грозила захлестнуть ее, на нее нашло озарение.
– Мартин… послушай… я действительно пришла сюда поговорить…
– Естественно…
– Правда… я хотела рассказать о Дэвиде!
Мартин остолбенел, словно перед ним неожиданно выросла ядовитая змея, готовая наброситься. Он побледнел и резко отшатнулся, в глазах моментально появился ледяной холод.
– Дэвид, – прохрипел он.
Это имя в его устах прозвучало как оскорбительное ругательство. Мартин опустил руки, но в волнении вскинул их и опять опустил.
– Да, Дэвид. Мне хотелось поговорить с тобой о нем, – нервно повторила она для пущей уверенности, что ее слова возымели свое действие, хотя, судя по всему, у него уже и без этого отпало желание добиваться ее.
Каким бы болезненным он ни был, но с этим разговором она связывала очень большие надежды. Невыносимо трудно постоянно жить с ужасной, иссушающей пустотой в душе от горького чувства вины и утраты. Те двенадцать месяцев, прожитых без него, сыграли свою роль – боль в груди стала понемногу утихать, но сейчас все снова обострилось и стало немыслимо тяжело нести в себе этот груз. И когда Мэгги сообщила о решении Мартина подписать контракт, Николь дала себе слово, что, если это действительно так и их с Мартином больше ничего не связывает, она обязательно расскажет ему о Дэвиде и причине, побудившей ее уехать не попрощавшись.
– Ты должен выслушать.
– Зачем? – Откровенная злоба сменилась теперь полной безучастностью, напугавшей ее больше его безрассудного бешенства. – Какого черта мне забивать им голову?
Охладив его неуемное желание близости, Николь поймала себя на том, что теперь было бы неплохо, если бы он и вовсе не смотрел на нее, ну или хотя бы… только в лицо. Она чувствовала себя очень неуютно в расстегнутом платье с обнаженной грудью, но, боясь лишний раз привлечь к себе его внимание, не осмеливалась даже поднять руку и прикрыться. Кроме того, оставаясь внешне спокойной и уверенной, ей никак не удавалось унять внутреннюю дрожь, а пальцы обязательно выдали бы ее.
– Я… я хотела объяснить…
Сегодня, пообщавшись с Мэгги, Николь посчитала, что теперь настало самое время поговорить с Мартином и рассказать ему о Дэвиде. Приняв такое решение, ей стало необыкновенно легко, словно с плеч свалился огромный груз, ужасно угнетавший ее все последнее время. Подходя к двери его номера, она ни на минуту не сомневалась, что Мартин правильно воспримет все и поймет… Но это было еще тогда, когда она думала, что Мартин, подписав документы, потерял к ней великий интерес…
В его глазах были враждебность и неприязнь, он словно прожигал ее взглядом или, бернее, пронизывал ледяным холодом. А ведь еще совсем недавно в нем было столько теплоты и доброжелательности.
– Давай, объясняй, – бросил Мартин, его полное равнодушие подействовало на нее как звонкая пощечина.
«Уж лучше бы к нему вернулась его прежняя озлобленность, подумала Николь, – тогда бы, по крайней мере, это был живой человек, а не твердокаменная бесчувственная глыба».
– Я…
– Но, перед тем как начать, – перебил он, – сделай мне одолжение.
Все что хочешь, чуть не вырвалось у нее, но, вовремя уловив, как он с холодным цинизмом уничтожающе-презрительно разглядывает ее грудь, она спохватилась и больно закусила губу.
– Не тяни, – прозвучало как требование или, скорей всего, приказ.
Причем его тон был таким надменным, словно он разговаривал с рабыней, а глаза, полные презрения, так и вонзились в нее.
– Если то, что ты хочешь сказать, имеет такое колоссальное значение, не надо меня… – Мартин остановился в глумливой усмешке, – отвлекать, ладно?
– Да как ты…
Николь вскипела. Красная как рак, с горящими глазами, она резко шагнула вперед, размахнулась, чтобы со всей силы ударить по его мерзкой физиономии и сбить эту ненавистную усмешку. Однако он опередил ее, поймал за руку и так сжал, что она испугалась, что кость не выдержит и хрустнет в его железных клещах.
– Ну, давай, – ласково выговорил он. – Бесись, злись, но это сейчас по меньшей мере неразумно. По правде говоря, у тебя даже нет права перечить мне и возмущаться, – добавил он приторно елейным тоном и с такой льстивой гримасой, что Николь в ужасе содрогнулась. – Ведь я всего лишь кормлю тебя тем, что недавно вкусил сам.
Он улыбнулся, и ей стало тошно от его улыбки. Она сейчас ненавидела этого человека, который смотрел на нее с торжествующим пренебрежением и безжалостным чувством удовлетворения.
– Как ты думаешь, моя милая Калипсо, приятно, когда тебя используют, а потом бросают за ненадобностью?
– Но я не… – начала Николь, однако Мартин не дал ей договорить.
– Ну, так расскажи мне о Дэвиде, – сухо отрезал он, с силой отбросив ее руку. – Мне действительно очень любопытно, что же это за человек, у которого такая власть над тобой – не успел он позвонить, как ты все бросила и умчалась.
– Все было совсем не так!
Николь машинально схватилась за пуговицы и стала трясущимися руками застегивать платье.
– Я… я…
По дороге к Мартину она несколько раз обдумывала, что и как сказать ему, чтобы он понял, однако сейчас мысли налезали одна на другую, слова растерялись, а в голове возникла сущая мешанина.
– А как, радость моя? – даже такие ласковые слова Мартин умудрился перевернуть в язвительное прозвище, прозвучавшее как оскорбление. – Расскажи, как Дэвид смог добиться такого успеха. Тебе хорошо было с ним?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});