Сны листопада (СИ) - Юлия Леру
Проснулась я в полной тишине и темноте — но, как и следовало ожидать, не одна. Рука Кости обнимала меня со спины, его теплое дыхание согревало мне затылок, и голос, раздавшийся над ухом через мгновение после того, как я попыталась отодвинуться, был полон нескрываемого недовольства:
— И куда это ты собралась?
— А ты как думаешь? Домой. — Рука сжалась крепче, и я довольно улыбнулась в темноте. — А который час? Я долго спала?
— Нет, — сказал он, словно невзначай задевая губами мое ухо. — Минут сорок, может, час. Все разбежались, когда ты начала храпеть.
Храпеть? Я ткнула Костю локтем.
— Я не храплю!
— Ясное дело, сейчас ты не храпишь. — Он издал смешок, и от низких ноток в этом смешке меня, как обычно, пробрало до самого нутра. — Но теперь я понял, почему ты так долго не решалась оставаться у меня на ночь.
— Лукьянчиков, ты, конечно, уверен, что после слов о храпе я начну снимать с себя платье, — сказала я возмущенно и снова попыталась отодвинуться, но в результате уже через две секунды оказалась лежащей на спине с прижатыми к постели руками, а сам Лукьянчиков смеялся мне прямо в лицо. — Не на ту напал. Пусти немедленно!
— Ну уж нет, Юся, — сказал он, все еще улыбаясь, — теперь — ни за что.
— Посмотрим, — сказала я и попробовала освободиться снова.
Костя подначивал меня, пока я не выдохлась и не сдалась, не зная, то ли смеяться, то ли злиться из-за того, что он так легко удерживает мои руки своими. От него пахло алкоголем, но мне не казалось, что он пьян настолько, чтобы не понимать, что именно делает. И я не сопротивлялась по-настоящему. Я знала, что стоит мне на самом деле попросить, чтобы Костя меня отпустил — и он отпустит, хоть и будет недоволен и разочарован и, возможно, даже больше не попытается никогда.
— Признайся, это и был твой план, — наконец сказала я, задыхаясь и все-таки смеясь. — Воспользоваться моей слабостью и однажды уже затащить меня в постель.
В темноте его лицо казалось странно чужим.
— Так я тебе все и рассказал.
Костя наклонился, чтобы поцеловать меня, и я потянулась к нему, встречая его губы своими. Его рука отпустила мою, чтобы забраться мне под платье, поползла вверх по бедру, задирая подол все выше и выше, прижимая меня все крепче и крепче, пока он не оказался почти лежащим на мне.
— Хочешь уйти?
…И на мгновение я растерялась и уставилась на него в темноте, не понимая, шутит Лукьянчиков или нет.
— Юся, я ведь на самом деле хочу затащить тебя в постель.
Я опустила руку, которой обнимала его за шею, подняла другую, которую он освободил только сейчас, и уперлась руками в его грудь, будто намереваясь оттолкнуть.
— Но если ты не готова, то, ясное дело, я не стану, — закончил он с таким явным разочарованием в голосе, что я едва не рассмеялась. Но только опустила руки вниз и ухватилась ими за край его черной футболки, чтобы потянуть ее наверх, и глаза Кости блеснули заметной даже в темноте кошачьей прозеленью. — Ах вот ты как, значит. Играть со мной вздумала?..
— Это тебе месть за храп, — сообщила я, прежде чем поцеловать его снова.
Я помогла ему стянуть с себя футболку и джинсы, а потом — уже с меня — платье и колготки. Костя бросил нашу одежду на стоящее рядом кресло и на несколько секунд замер, разглядывая меня, и я тут же взъерошилась, чувствуя себя странно беззащитной под его взглядом:
— На мне что, цветы выросли, Лукьянчиков, что ты такого увидел?
— Тебя, — сказал он просто, а потом…
А потом были его руки и губы на моей шее, груди, животе и ниже, бесстыдные, неторопливые, уверенные и одновременно нежные, заставляющие меня цепляться за простыни и хватать ртом воздух, которого мне вдруг стало так мало.
Мои руки, спустившиеся по его гладкой груди и по животу вниз, не такие уверенные, но не менее бесстыдные, и его: «Ты с ума меня сведешь, Юся», сказанное со смешком, который тут же превратился в легкий стон, смешавшийся с моим смехом.
Поцелуи-вдохи и поцелуи-выдохи.
Мой неожиданный и сильный взрыв, и непреходящая дрожь, и его собственное освобождение минутой позже, и самодовольное и все еще слегка задыхающееся: «Ну вот, видишь, мой план сработал», на которое я смогла ответить только глупой улыбкой, спрятавшейся в темноте.
А потом — и это было не последнее потом за ту ночь, — Костя притянул меня к себе и уткнулся носом мне в висок, пока его пальцы осторожно и легко рисовали на моем животе круги, и какое-то время вокруг нас были только темнота и тишина, а за окном — метель и ветер, и спящий крепким сном под укрывающим его снегом листопад.
— Костя… — позвала я немного времени спустя, и он проворчал «ну чего», будто знал, что именно я хочу сказать, — мне пора домой.
— Не пора тебе никуда, — сказал он.
— Уже три. Я не останусь у тебя.
— Еще как останешься, — заупрямился Костя, хотя знал, это невозможно.
— Нет, не останусь. — Я повернулась к нему лицом и поцеловала крепко сжатые губы, но тут же заставила себя отстраниться, понимая, что так точно не уйду. — Я не хочу, чтобы твой папа утром зашел и увидел, что я тут. И мои будут волноваться. Я же им не сказала, а папу моего бешеного ты знаешь. Голову оторвет сначала мне, а потом и тебе.
— Я приду вечером, — сказал он, как говорил обычно. — Ладно?
— Ладно, — сказала я.
Поднялась с постели, оделась, чувствуя на себе взгляд зеленых глаз, но почему-то не в силах заставить себя обернуться, и как-то неловко и слишком торопливо ушла.
Правда была в том, что я тогда не особенно верила Костиным словам и поцелуям.
Я с самого начала не питала иллюзий по
