Джули Хоган - Разорвать паутину лжи

Они поднимались по ступенькам. Смеясь. Торопливо. Рвались пуговицы, и трещали молнии. Но Коул оказался проворнее: прыгнув на кровать, он прижался спиной к резной спинке и сказал: «Стоп!» Лорен замерла на месте.

Она уже скинула шорты и теперь стояла перед ним в трусиках «неделька» и распахнутой рабочей рубашке.

— В чем дело? — спросила она нетерпеливо.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — сказал он, закидывая руки за голову, словно ему некуда было торопиться. — Но разве сегодня не понедельник?

Она подбоченилась и ответила:

— Да. А что?

— А то, что на твоих трусиках написано «пятница».

— Вот что я тебе скажу, Коул, — сказала она, опустив глаза, чтобы самой убедиться в его правоте, потом медленно направилась к краю кровати. — Когда начнешь сам стирать, будешь лично отвечать за то, чтобы мое нижнее белье соответствовало дням календаря.

— Стирать, готовить мясо на мангале, массировать спину. — Его медленная улыбка обольщала. — Только скажи, и я все сделаю.

Мысли вихрем пронеслись в ее голове.

— Все что угодно?

Он кивнул почти незаметно, скользя по ней ласковым одобрительным взглядом. Ее сердце нещадно забилось, когда она стянула с себя рубашку и позволила ей соскользнуть на пол.

Он неожиданно наклонился вперед, схватил ее за руку и опустил на кровать.

— Так что я могу сделать для тебя? — спросил Коул, лаская ее.

— Снять… одежду, — прошептала она, едва дыша.

— Выполнено, — пробормотал он.

Неделя пролетела, как один день. Они чувствовали себя в раю. Смеялись, болтали и плечом к плечу трудились все дни напролет, торопясь завершить работу. И ночи тоже проводили вместе. Долгие ночи, когда Коул держал Лорен в своих объятиях и когда они дарили друг другу огромное удовольствие.

Но к пятнице Коулом, вытеснив радость, овладело отчаяние. Теперь, когда неделя подходила к концу, он собирался сказать ей то, что должен был сказать еще много дней назад. И тогда он потеряет ее. Он всегда это знал, но после недели, которую они провели вместе, ему казалось, что он этого не перенесет.

Всю неделю они завтракали всухомятку и сегодня решили устроить перерыв пораньше и приготовить настоящий завтрак. Лорен вышла к столу в своей любимой мужского фасона пижаме с вышитой на ней глазуньей. Высоко закатанные пижамные штаны открывали загорелые ноги. Кстати, на каждой тапочке тоже было вышито по глазунье. Но и в таком дурацком одеянии она выглядела сексапильной. Это просто нечестно, вздохнул Коул.

— Еще кофе? — спросила она с улыбкой официантки, держа в руке синий алюминиевый кофейник с ситечком.

— Конечно, — сказал он, отвел от нее взгляд и повернулся к плите, чтобы вынуть из специальной кастрюльки сваренные без скорлупы яйца-пашот. — А потом сядь и пристегнись ремнем безопасности, потому что сейчас я накормлю тебя своим фирменным блюдом, — похвастался он, поливая яйца, ветчину и поджаренные половинки булочек голландским соусом.

Через минуту он торжественно поставил перед ней тарелку, вручил вилку и стал терпеливо ждать похвалы, которая, несомненно, сейчас последует.

И действительно, отведав первый же кусочек, Лорен закатила к небу глаза и сладко застонала.

— О боже, ты должен научить меня готовить это.

— Никогда в жизни. Это мое тайное оружие.

Лорен нахмурилась.

— Что-то подсказывает мне, что ты не впервые потчуешь даму на ее кухне этим блюдом.

Похоже, она испугалась сказанного не меньше, чем он услышанного. Всю неделю они старательно избегали разговоров как о своей прошлой жизни, так и о будущей, но этот разговор был неизбежен.

— Вовсе нет, — сказал он. — На самом деле я делаю это блюдо для женщины, которая научила меня этому.

— О, — произнесла она, слабо улыбнувшись.

Глупышка, подумал он. Неужели она не понимает, что я уже умею узнавать все нюансы ее улыбок? Эта, безусловно, притворная.

— Да, — сказал он, смакуя следующий кусочек и стараясь подразнить ее еще немного. — Если точно, то каждый День Матери. Моя мама обожает это блюдо.

Тапка, пролетев под столом, ударила его по голени.

— Ой! — воскликнул он, нехотя оторвав от тарелки невинный взгляд.

— Что? — спросила она.

— Тебе придется ответить за это. — Коул заерзал, придвигая свой стул вокруг стола поближе к ней.

Только он протянул к ней руки, как раздался телефонный звонок.

— Я подойду, — сказал Коул, вставая из-за стола.

— Пливет, Коул, — услышал он голосок своего сына. Хотя Джим и Шэрри звонили каждый день, сегодня все было иначе. Потому что скоро, очень скоро Джим узнает, что Коул — его папа.

— Привет, малыш, — ответил Коул, с трудом выдохнув эти простые слова. Сложность его затруднительного положения снова болью в сердце напомнила о себе.

Поговорив с Джимом несколько минут, Коул передал трубку Лорен.

Он увидел, как изменилось выражение ее лица, когда она заговорила со своим сыном. Она слушала его с интересом, одобрением, улыбкой, любовью, гордостью. Он осознал, что и сам улыбался, когда улыбалась она, хмурился, когда она хмурилась, надеялся, когда она надеялась.

Вдруг он почувствовал, что больше не выдержит. Вся эта сцена была чем-то, чего он никогда не испытывал. Коул жестом показал Лорен, что идет наверх принять душ и переодеться.

Спустя пятнадцать минут Лорен поднялась к Коулу.

— Он приедет завтра, — сказала она. — Не могу дождаться.

— Я тоже по нему скучаю. — Коул пожалел о своих словах, когда она взглянула на него и искренне сказала:

— Знаешь, ты как отец ему, Коул.

Железный обруч сковал его грудь, виски, горло. Он не мог снова солгать ей. Он должен был сказать ей немедленно. Сказать правду, а потом беспомощно наблюдать за тем, как свет счастья и надежды в ее глазах потухнет.

— Лорен, я знаю, что ты просила меня подождать до завтра со всеми серьезными разговорами, но это нельзя откладывать. Нам надо поговорить…

— Нет! — сказала она и рассмеялась тому, с какой горячностью это произнесла. — Никаких откровений до завтра. Ты уж извини. Ты обещал, и я ловлю тебя на слове.

Она была настроена серьезно. Она собиралась заставить его сдержать дурацкое обязательство, данное в приятную минуту после любовной сцены. Но он не собирался сидеть здесь и делать вид, что ничем не озабочен и совесть его чиста.

— Я должен идти, — сказал он резко, прошел мимо нее и сбежал вниз по лестнице.

— Подожди… куда ты?

— Мне необходим свежий воздух, — пробормотал он, скрываясь за дверью.

Воздух, как же. Да не воздух ему необходим, а она. Ее губы. Ее нежный, хрипловатый смех, так успокаивающе действующий на него. Но этому не суждено было быть — и винить в этом он не мог никого, кроме себя.