Мишель Селмер - По сценарию любви
Ханна лишь покачала головой. Сначала ей показалось, что Филипп хочет продолжить разговор, но тут появился кто-то еще, и он, похоже, совершенно об этом позабыл.
А вот у нее не получилось забыть.
Она была не настолько глупа, чтобы поверить, будто бы у Филиппа до нее женщин не было, но одно дело — понимать это в теории, а совсем другое — встретиться лицом к лицу с его бывшей любовницей… Особенно когда та выглядела вот так. А если Маделин сказала ей правду? Если Филипп правда любит эту женщину?
Да нет же, глупости.
Он любит Ханну. Может быть. Муж никогда не произносил этих слов вслух, зато много раз выражал свои чувства иначе. Да она запросто может прожить всю свою жизнь, не слыша от него любовных признаний, до тех пор, пока его поступки будут говорить сами за себя.
Разве нет?
К тому времени, когда все закончилось, Ханне показалось, будто бы в этот день она сражалась со всеми своими страхами и комплексами, вместе взятыми. И, похоже, проигрывала.
Она проводила Филиппа до его апартаментов, вошла и присела на краешек кровати, пока тот раздевался.
— Трудный выдался день, — сказал король.
— Да, верно.
Он ослабил галстук, бросил его на кресло.
— Я так устал.
— Я тоже.
Филипп повернулся к ней лицом:
— Итак, ты мне скажешь?
— Что?
Он положил на столик запонки.
— Что случилось.
В какой-то момент Ханна уже решила все отрицать или свалить свое печальное состояние лишь на усталость, но передумала. Неопределенность, мучающая ее после разговора с Маделин, не давала девушке покоя, и терпеть она больше не могла.
— Маделин Грено, кто она?
— Друг семьи.
— Мне показалось, она больше чем просто друг.
Филипп вздохнул, словно смирившись с неизбежным.
— Что она тебе сказала?
— Она намекала, что вы раньше встречались.
— Да, мы виделись время от времени.
— И это было серьезно?
— Кажется, Маделин считала именно так. Она убедила себя, будто мы должны пожениться, хотя я никогда не давал ей никаких оснований для подобного заключения. Когда объявили о нашей с тобой помолвке, она… расстроилась.
— Ты с ней спал? — Ханна задала вопрос быстрее, чем успела его осознать.
— Не надо, Ханна.
— Я хочу знать.
Она прекрасно понимала, каков будет ответ, и глупо было даже спрашивать подобное. Но ей требовалось услышать это от него, услышать, как он говорит эти слова.
— Ты с ней спал, Филипп?
Он молча посмотрел ей в глаза. Что ж, по крайней мере, у него хватило духу это сделать.
— Да, спал, — ответил он наконец. — Это было давно, и я отказываюсь извиняться за то, что делал до того, как мы с тобой поженились.
А он и не должен.
— Ты ее любишь?
Филипп едва слышно выругался.
— Нет, Ханна. Я не люблю и никогда не любил ее. Или кого-нибудь еще, если уж на то пошло.
— Включая меня. Ты это имеешь в виду?
Он промолчал.
С минуту в комнате висела напряженная тишина. А потом Ханна не смогла больше сдерживаться:
— Филипп, я люблю тебя.
Выражение его лица не изменилось, не смягчилось от этих слов. Он не выглядел ни грустным, ни сожалеющим. Просто холодным.
— Ты зря тратишь на меня свою любовь.
Это причинило ей страшную боль, даже большую, чем она могла вообразить. Предложить свою любовь и видеть, как ее вот так швыряют тебе в лицо…
— Ну как ты можешь так говорить?
— Потому что я не могу любить тебя в ответ. Я на это не способен.
— У тебя же есть чувства ко мне, Филипп. Я знаю, что есть. Это видно в тысяче мелочей, самых разнообразных твоих поступках… Почему ты не веришь сам себе?
Он покачал головой.
— Я знал, что это плохая идея.
— Что?
— Это, — Филипп указал на кровать, обвел рукой комнату, — то, что мы довольно продолжительное время были слишком близко друг от друга. Я просто создал у тебя неправильное впечатление, дал тебе возможность думать, будто в этом есть что-то, чего на самом деле нет.
— Чего нет?
— Брака. Это не то, чего ты ожидала. Я уже говорил.
Но он же есть, этот брак. Есть! Почему он этого не замечает?
— Тогда зачем это все?
Сначала Филипп заколебался, но потом, видимо, нашел ответ:
— Важно, чтобы мы производили впечатление, будто у нас все хорошо.
— Здесь, я думаю, гораздо более важно, чтобы у нас действительно было все хорошо, не говоря уже о том, что наша личная жизнь не имеет ничего общего с публичным имиджем.
— И это моя вина. Извини. Но я предупреждал тебя, как все будет.
— Ты извиняешься? — Ей хотелось встряхнуть его хорошенько, докричаться до его здравого смысла, убедить, что чувствовать — это нормально. И любить — тоже.
— Я всегда буду верным тебе, Ханна.
— О, спасибо! — Кажется, ее сарказм удивил Филиппа. И она не смогла удержаться и не подсыпать на рану немного соли: — Честно говоря, я не вижу смысла хранить друг другу верность в браке, который не является настоящим.
Его лицо потемнело.
— Что это значит?
Было ясно, что Филипп понял ее слова как то, что это она не собирается быть ему верной. Но если он к ней ничего не чувствует, то не все ли ему равно?
— Ничего, Филипп. Это ничего не значит, — девушка схватила свою сумочку. — Я иду к себе. Ты знаешь, у меня свои комнаты, у тебя — свои.
Филипп поджал губы, лицо стало упрямым.
— Отлично, — кивнул он.
Все, что он мог сейчас сделать, это попросить ее остаться, и она, возможно, согласилась бы, но Филипп был не способен даже на это. И ей оставалось лишь сделать один-единственный вывод: ему было абсолютно все равно. Ханна чувствовала себя слишком усталой, чтобы попытаться влить в него хоть каплю здравого смысла, ведь она так или иначе скажет что-нибудь, о чем потом пожалеет.
Остановившись возле двери, Ханна обернулась.
— Из чистого любопытства: а что насчет детей?
— То есть?
— Ты сказал, что любить не способен. Это относится и к детям тоже?
Ханна могла поклясться, что Филипп слегка побледнел. В первый раз за все время ему, казалось, действительно стало нелегко.
— Ты будешь любить их за нас обоих, — наконец произнес он.
— Знаешь, мне жаль тебя, Филипп. Ты будешь несчастен всю свою жизнь.
Девушка отвернулась и ушла, уставшая и измотанная. И где-то в глубине души она понимала, что это начало конца.
— А как насчет жареной утки? — спросила Софи.
Они сидели в комнате Ханны, обсуждая меню для предстоящего праздника. Девушка лишь пожала плечами. Ей, если честно, было все равно. И ничто не занимало ее на протяжении вот уже многих дней. Они с Филиппом едва перемолвились хотя бы словечком за все время после аукциона, и Ханна еще никогда не ощущала себя такой одинокой. К тому же теперь она постоянно чувствовала себя плохо, и если бы не Софи и ее помощь, то она вообще бы не знала, как все это вынести.
