Фрида Митчелл - Неосторожный шаг
— Уверена, что купального костюма будет более чем достаточно, — сказала она сдержанно, и ее лицо еще более покраснело, когда он ответил ей неприкрытой усмешкой, перед тем как выйти из комнаты.
Как же все-таки ее занесло сюда? Молодая женщина на мгновение застыла в неподвижности, пристально глядя на свое отражение в одном из длинных узких зеркал, развешанных по стенам. Дорогое вечернее платье дало ей уверенность в себе, в которой она так нуждалась нынешним вечером, а теперь она была готова сорвать его вместе с моральными запретами и остаться беззащитной и уязвимой. Она, должно быть, сумасшедшая. Точно сумасшедшая. Элизабет, прищурившись, снова посмотрела на стройную златоволосую девушку в зеркале. Здесь она играет с огнем, в самом деле играет — и тем не менее, похоже, не способна бросить спички.
— О дьявол! — Она состроила гримасу, меж тем как паника охватывала ее все больше. — Что же ты делаешь, Элизабет Макафи?
* * *Филипп был уже в воде, когда она, осторожно ступая, появилась из амбара. Его темная фигура вспарывала водную гладь с такой энергией, что ею вновь начало овладевать тревожное предчувствие. Он был таким сильным, таким мужественным, прекрасно контролировал себя… Словом, совсем как Джон. Оба хладнокровные, обходительные, циничные, они имели явное преимущество перед нормальными рядовыми мужчинами.
По долгу службы она встречалась со множеством мужчин. Некоторые были красивыми, некоторые интересными в общении, попадались также посредственности. Но Филипп был иным. Он имел нечто такое, чему трудно подобрать название, но что безотказно действует на любую женщину от шестнадцати до шестидесяти. Джон обладал этим качеством тоже.
Как ни была ей ненавистна мысль о человеке, за которого она вышла замуж, отдав ему свою душу и тело, она признавала его неотразимую притягательность. Но влечение быстро улетучилось. Остался только зловонный след предательства и обмана, невообразимых для нормального человека.
Элизабет не думала, что Филипп способен на подобную подлость. Она стояла в тени, наблюдая за мощными, равномерными взмахами его рук на вспененной поверхности воды. Но Филипп не принадлежал ей. У него были женщины, множество женщин; он жил холостяцкой жизнью, которой наслаждался, возможно, с благословения Мирей.
Мирей. Она вспомнила слова Робера, сказанные как бы между прочим несколько часов тому назад, когда во время танца они наблюдали Филиппа и его подругу: «Они составляют красивую пару, не так ли? Каждый раз, когда я вижу их вместе, как сейчас, я всегда удивляюсь, почему Мирей не обратит внимание на богатство семьи де Сернэ». Ну, когда-нибудь она обратит. Элизабет горько усмехнулась. Конечно, обратит. К тому же они подходят друг другу.
Элизабет сделала вдох, прежде чем погрузиться в воду, и почти сразу же испуганно вскрикнула, когда голова Филиппа высунулась из воды рядом с ней. В следующий момент он привлек ее к себе и стал жадно целовать.
— Вы же были на другом конце бассейна, — жалобно пролепетала она, а затем все дальнейшие мысли вылетели у нее из головы, когда она, ощутив его тело рядом, поняла, что на нем, в отличие от нее, нет никакой одежды.
— Вы смотритесь великолепно. — Его глаза сияли как алмазы, отражая розовые и золотые огни, а лицо казалось каким-то чужим и незнакомым. — Почему вы сразу не решились войти в воду?
— Вы наблюдали за мной? — Элизабет думала, что он был полностью поглощен плаванием и не заметил ее в тени здания, когда она любовалась его стремительными движениями.
— Все время, — сказал он хрипло. — Мне нравится наблюдать за вами.
Она чувствовала, что его тело говорит больше, чем его слова, и радовалась охлаждающему действию воды на свою кожу.
А затем он отпустил ее и поплыл к дальнему концу бассейна, продвигая свое тело вперед мощными, размеренными толчками. Остановившись на полпути, он поднял руку и крикнул:
— Давайте, покажите мне, как плавают златовласые искусительницы!
Элизабет плавала хорошо и теперь продемонстрировала все, на что была способна, двигаясь в воде с такой грацией, что ее тело казалось почти невесомым. Она знала, что Филипп плывет рядом, но не оборачивалась и не останавливалась, пока не достигла дальнего края бассейна, где возле гладкой мраморной стенки резким движением головы разметала свои волосы, прежде собранные в пучок на затылке.
— Я потрясен. — Он тронул упрямый завиток, который упал на ее лоб. — Вы плаваете, как мужчина.
— Вы полагаете, что это комплимент? — спросила Элизабет с насмешливой серьезностью.
Он закрыл глаза на секунду, а когда открыл их, они лучились беззвучным смехом:
— Я действительно не думаю, что мог бы сказать больше этого, — мое самомнение полностью повержено.
— Ну и денек! — Теперь она от души смеялась. И следующие полчаса, когда они плавали, ныряли и наслаждались ощущением свободы, которую получает тело в воде, Элизабет почти забыла о том, что должна быть настороже с этим мужчиной, — почти, но не совсем.
— Кофе? — Она уже начинала дрожать, и Филипп, сразу же заметив это, выбрался из бассейна и с полным пренебрежением к своей наготе, встав у кромки воды, протянул ей руку.
Элизабет попыталась сконцентрировать внимание на верхней части его тела, но это было трудно. Казалось, что глаза не желают смотреть туда, куда им велят, и она вдруг ощутила себя озорной маленькой школьницей, которая подглядывает за взрослыми. Что за нелепость! Но вид этого большого мужского тела творил что-то непонятное с ее гормонами, порождавшими мягкую, влажную теплоту в глубине ее женского естества и заставлявшими сердце биться неровными толчками.
Филипп вытянул ее из бассейна, даже не напрягаясь, и потом она стояла перед ним, дрожа всем телом, — не только от холода.
— Чем больше я на вас смотрю, тем больше вас желаю, — сказал он тихо. — Вы околдовали меня, моя холодная, маленькая англичанка, которая превращается в огонь в моих руках.
Во рту у нее пересохло, а сердце застучало словно кузнечный молот. Осознание превосходства его мужской силы над ее женской слабостью было и угрожающим и волнующим, делая ее беспомощной, испуганной и очарованной одновременно.
— Мне неприятна мысль, что другие мужчины дотрагивались до вас, целовали вас, — продолжал Филипп хрипло. — Вы понимаете меня? Я никогда не испытывал того, что чувствую сейчас, и мне это не нравится, но я ничего не могу с собой поделать.
Он имел в виду Джона. И вдруг ненавистное имя обернулось спасительным талисманом, способным сдержать чувство, которое было совершенно новым для нее, — свирепое, всепоглощающее, примитивное желание и что-то еще смутное, не поддающееся определению.
