Полина Федорова - Достойна счастья

Раздались аплодисменты, исполнитель скромно склонил русую голову, а когда поднял ее. Елизаветы в зале уже не было. Дивов встал из-за рояля и решительно направился к тетушке. Весьма неучтиво оторвав ее от разговора с известной городской поэткой Серафимой Факс, он отвел ее в сторону и приступил к допросу.

— Драгоценная Варвара Васильевна, извольте объясниться, — глядя прямо ей в глаза, начал он.

— Это по какому такому поводу? — воззрилась на него Мамаева.

— Вы сказали, что Елизавета Петровна… Толобузина, кажется, — ваша компаньонка, — обвиняющим тоном произнес он.

— Сказала, — подтвердила та. — Да что же в этом предосудительного?

— Я был знаком с Елизаветой Петровной, когда служил несколько лет назад под началом ее батюшки. В Архангельске, — пояснил Дивов.

— И что с того? — не поняла или сделала вид, что не поняла, Варвара Васильевна.

Федор вздохнул и стал объяснять, как малому дитяте.

— Мне бы хотелось услышать от вас, каким образом она попала в Казань? Почему оказалась в вашем доме? И что случилось с достопочтенным господином Толобузиным?

— Слишком много приватных вопросов, mon cher, о жизни дамы, с которой, как я понимаю, вы были знакомы не очень долго и даже не сразу узнали при встрече. Откуда такое любопытство? — ершисто ответила Мамаева.

— Те-туш-ка, не увиливайте, — поддал упорства в голос Дивов.

— Ах, Теодор, вы хотите сделать из меня сплетницу, — сменила тактику Варвара Васильевна.

— Если понадобится, то да.

— Будь по-вашему, — обреченно вздохнула Мамаева. — Могу сказать только, что после смерти отца генерала Тормасова Елизавета Петровна вместе с сыном приехала сюда. Я живу одиноко, сам знаешь. Иван Данилович давно умер, дети выросли, вот и попросила ее пожить у меня. Тем более что Толобузины с Мамаевыми хоть и дальняя, а все же родня.

Дивов некоторое время пораженно молчал.

— Генерал Тормасов умер? — переспросил он. — Когда?

— Давно уже, летом двадцать седьмого.

— Вскоре после моего отъезда из Архангельска… Постойте, вы сказали «сын»? У Елизаветы Петровны есть сын? — ошеломленно уставился на тетушку Федор.

На языке у Варвары Васильевны так и вертелась фраза, что, мол, у тебя, обалдуй, «тоже есть сын». Но кто она такая, что бы встревать в эту запутанную историю?

— Да чему ты так удивляешься? Она же не монашка, а замужняя дама.

— И что за фрукт был этот Толобузин? — с нотками ревности в голосе поинтересовался Федор. — Что-то я в вашей родне такового семейства не припоминаю.

Щеки Варвары Васильевны вспыхнули от столь неучтивого тона.

— Знаешь, Теодор, — обиженно произнесла она, — мне неприятен и странен сей разговор. Если у тебя есть еще вопросы о частной жизни Елизаветы Петровны, задай их ей самой.

Мадам Мамаева круто развернулась и покинула Федора, бормоча что-то по поводу седых волос и глупой необходимости изворачиваться.

— Пожалуй, я так и поступлю, — негромко сказал ей в спину Дивов и отправился на поиски мадам Толобузиной. И где она только отыскала мужа с такой идиотской фамилией?

Как установил Федор после недолгого осмотра, в зале Лиза так и не появилась, значит, следует ее искать во внутренних покоях. Он поднялся по небольшой лестнице, что вела на второй этаж. В полутемном коридоре было тихо, он замедлил шаги, пытаясь угадать, за какой из дверей может быть Лиза. Прислушался. Слух, обостренный постоянными опасностями походной жизни, уловил тихий шорох и лепетание за ближайшей дверью. Дивов осторожно приоткрыл ее. В неярком свете ночника он увидел сладко посапывавшую в кресле служанку, показавшуюся ему смутно знакомой, а в небольшой кроватке стоял, держась за резную деревянную спинку, взлохмаченный бутуз в кружевной батистовой рубашонке и то ли пел, то ли говорил, то ли просто сопел о чем-то своем. Федор замер на пороге, не зная, как поступить: тихонько уйти, разбудить ли нерадивую няньку или самому подойти к малышу. Наверное, это и есть сын Лизы. Жгучее любопытство толкнуло его вперед.

— Здравствуй, малыш, — тихо, боясь испугать ребенка, произнес он.

Мальчуган поднял на него глаза, сосредоточенно посмотрел на Дивова. Отблеск пламени свечи, блестевший на пуговицах и эполетах Федора, подействовал на него завораживающе. Он протянул ручонки и шагнул к краю кровати:

— На ючки!

Смысл его команды был вполне понятен. Федор подошел к нему, взял на руки. Что за странный сегодня день! Он опять прижимал к себе маленькое, хотя на этот раз вполне упитанное, тельце, а махонькие пальчики пытались открутить пуговицу с его мундира.

— Как же тебя зовут, чудо-чудное?

— Фетенька, — соизволил обратить на его внимание малец.

— Фе…денька? — едва не задохнулся Дивов.

Разбуженная его нечаянным возгласом, вскинулась в кресле нянька, охнула, изумленно воззрившись на Федора.

— Вы? Откуда?.. Как же так, барин, — затараторила она, — нельзя вам здесь! Ой, беда-то! Давайте сюда барчука.

Она почти вырвала из рук Дивова цеплявшегося за эполеты Феденьку, возмущенного таким обращением и обиженно засопевшего в попытках вырываться из нянькиных рук.

— Ступайте, ступайте, Федор Васильевич, от греха подальше, — теснила она Федора к дверям.

Как только она назвала его Федором Васильевичем, Дивов понял, что перед ним Наталия, горничная и наперсница Лизы.

— Постой, Наташа, — взмолился он, — не бойся, я не обижу вас.

— Да уходите же, Бога ради, — почти со слезами на глазах взмолилась та. — Барышня меня заругают, что я вам с вашим… с Феденькой позволила увидеться.

— Что же в том преступного? — воскликнул Федор.

Но Наталья решительно подтолкнула его в коридор и захлопнула дверь. Дивов в некотором оцепенении уставился на эти захлопнувшиеся перед ним врата, не к месту напомнившие ему об изгнании из рая. В только что произошедшем сумбурном разговоре был какой-то момент, какая-то недосказанность, тревожившая его и застрявшая в мозгу, как заноза.

Федор спустился вниз и «по-английски», не прощаясь, покинул дом Мамаевых. Ему надо было подумать.

17

Всю неделю Лиза избегала Дивова. Она почти перестала бывать на приемах и балах, а когда Федор приходил с визитами, принимала его только одна Варвара Васильевна, хотя и смотревшая сочувственно, но решительно отказавшаяся обсуждать с ним какие-либо вопросы, Елизаветы и сына ее касаемые. Отпуск подходил к концу, и Федор чувствовал, что не может уехать, оставив неразрешенными сомнения, терзавшие его душу, как не может и обуздать вновь вспыхнувшее страстное влечение к Елизавете. Необходимо было что-то предпринять.