Соблазнить строптивого романтика - Кейтлин Крюс
Окружающий мир словно закручивался в водоворот обыденной зимней тьмы, в то время как между ними царил свет. И все же он оставался все тем же Раньери Фурланом с мрачным и холодным выражением лица, которое она так хорошо узнала за все это время. Даже если его поведение изменилось с тех пор, как они уехали из Нью-Йорка.
И может быть, сей факт многое рассказал ей о ней самой, что заставило девушку содрогнуться от… восторга. Анника желала этого мужчину, как будто его никогда не было в ее жизни. И поэтому задавалась вопросом, почему же она испытывала ненависть к Раньери все эти годы. Эти долгие годы, когда мужчина вел себя так отстраненно и недоступно. И все это время глубоко внутри ее жил этот голод, который просто ждал, когда же он удовлетворит ее потребности.
Но Анника задала ему вопрос, и он ответил на него. Она незаметно поерзала на стуле.
— Дело не в том, что мы плохие, как ты могла подумать, — сказал он ей, его взгляд изменился и стал серьезнее. — Все на самом деле наоборот. Но рано или поздно перед нами встает выбор, и почти без исключения мы выбираем свою гордость.
— Мне нужны конкретные примеры, Раньери.
Он уже далеко не раз приводил в пример гордость, но…
— Гордость — понятие растяжимое и может означать что угодно.
Ей показалось, что она увидела, как напряглась его челюсть. Или, может быть, ей нужен был только предлог, чтобы протянуть руку и прикоснуться к нему, успокоить его… Но она сдержала свой порыв и вместо этого коснулась тонкой ножки своего бокала. Хотя в его присутствии ей не нужны никакие опьяняющие напитки, было вполне достаточно его самого.
— Ну, возьмем, к примеру, моего деда, — откликнулся Раньери удручающе холодным и трезвым голосом. — Моя бабушка происходила из знатного флорентийского рода. Она могла бы выбрать кого угодно, но выбор ее пал на него. Не стоит забывать, что времена были другие, понимаешь? Вне зависимости от обоюдной привязанности, а положение моего деда обязывало его сохранить родословную линию, он искал удовольствия в других местах.
— Называй вещи своими именами. Ты имеешь в виду любовниц, — произнесла Анника, хотя признание этого факта вызывало у нее неприязнь.
Глаза Раньери сверкнули так, что по ее спине пробежали холодные мурашки.
— У моего дедушки тогда была только одна любовница. И, судя по всему, она была просто великолепна. По всем параметрам она была великолепна. Лакомый кусочек. Не было мужчин на свете, которые бы не желали заполучить ее.
Раньери снова обратил внимание на комнату. Точнее, взглянул на полку над камином. Девушка проследила за его взглядом и обратила внимание на фотографии в рамках. Воспользовавшись моментом, она принялась изучать их. Темноволосая женщина на одном из фото задорно смеялась, но на остальных выглядела слишком серьезно. Анника могла видеть сходство с Раньери.
Она почувствовала странное легкое щекотание, какое-то предчувствие, и ей почти отчаянно захотелось прекратить этот разговор. У нее созрела мысль, как это можно сделать. Она могла прыгнуть через стол, затем опуститься на колени и доставить ему удовольствие, как он ее учил.
Возможно, вышло бы неплохое отвлечение, но, ко всему прочему, они стали бы чуточку счастливее. Анника прекрасно это осознавала.
Но поступить так она не решилась. Просто не осмелилась.
Раньери открывал ей свою душу, и не важно, насколько сильно ей хотелось близости с ним, Анника понимала всю его уязвимость в тот момент разговора.
И тогда она вспомнила его реакцию, когда он сказал ей, что изначально не собирался хранить верность в этом браке. Как сильно она была возмущена, а ведь это было задолго до того, как у нее развилась эта нездоровая зацикленность на его теле и на нем самом.
Ей не хотелось выходить замуж за мужчину, у которого была любовница. И делить с кем-то еще Раньери Анника не собиралась. Но произносить свои мысли вслух не было необходимости, потому что она прекрасно понимала, что не имеет права испытывать к этому мужчине чувства. Не об этом они договаривались, ведь их союз имел временный характер. Один лишь год.
Девушка прочистила горло.
— Я так понимаю, твоей бабушке подобные условия были не по нраву, — сказала она вместо этого.
— Моя бабушка была воспитана так, что воспринимала эти вещи должным для ее класса образом, — ответил Раньери, его голос стал серьезнее. — Сначала ей не пришло в голову возражать, что было для нее несвойственно. Но затем она допустила фатальную ошибку и влюбилась.
— В твоего деда? — нерешительно предположила Анника.
— Он и сам был в нее влюблен, — сказал он, но с какой-то горечью на этот раз. — Она родила ему сына, а затем и еще двоих. Оба не раз говорили, что те годы были самыми счастливыми. Кто знает, сколько все могло бы продлиться? Но вместо того, чтобы просто наслаждаться временем, моя бабушка попросила его отказаться от любовницы.
— Мне не кажется это разумным.
Раньери рассмеялся, и смех вовсе не прозвучал весело, больше грозно и мрачно, и теперь Анника улавливала эту разницу.
— Возможно, нет. Мой дед был Фурланом. В том, что он любил мою бабушку, сомнений не было. В свое время он так и сказал. Он любил своих сыновей. Но когда ему диктовали, как следует вести себя, он тут же начинал бунтовать. Впредь они жили порознь, пока не умерли, поскольку разводиться с ней он не собирался. Он не отказался от той любовницы, и в дополнение ко всему еще и завел новых, дабы доказать свою правоту. Он потратил целое состояние на каждую женщину в его жизни, оставив мою бабушку на произвол судьбы. Ей пришлось в одиночку воспитывать сыновей на деньги, которые остались со времен их совместного проживания в браке. Мой дед же считал, что может поступать так, как ему хочется. Что он, собственно, и делал. Как еще это назвать, если не вопиющая гордыня? И сколько жизней затронуло его поведение?
Сердце Анники колотилось как сумасшедшее. Она не понимала, почему реакция была столь странной, ведь они обсуждали уже давно умерших людей. Но девушка никак не могла отделаться от мысли, что эта тема несет за собой опасность. Ей казалось, что она стоит на краю крутого утеса и дует сильный ветер.
— Тем не менее, мой дедушка не самый хороший пример гордыни Фурланов, —
