Поветрие немой розы - Артемида
Возвращаясь по улицам с опущенной головой, печаль брала вверх над всеми остальными чувствами, но так хотелось повидаться с Корусом и Оникс. Часто, когда она их посещала, то вела долгие беседы, раскрывая душу на распашку, ведая о всех своих проблемах и негодованиях, переживания лились из уст застрявшим во времени статуям. Но ей становилось легче и от того, что просто увидела их, жаль, что в таком состоянии.
Стоит ли риск не успеть на бал, чтобы попытаться найти способ вытащить их с того состояния, простой встречи с изливание души. Глаза уже устали, тело требовало сна как раз к моменту прибытия в дом. Устало упав на стол, единственная мысль, кружащаяся в голове это: “Ничего не получилось… Как же я устала…”.
Засияла заря перед восходом Солнца, беспокойный сон прервался холодным порывом ветра, завывающего снаружи. Борлена всё не было, он даже и не приходил, Клацирия начала волноваться. Чьи-то шаги застучали возле входа, Борлен вернулся в самый подходящий момент, но с пустыми руками. Его глаза были красными, а от самого него несло смесью трав и мясом.
– Борлен ты вернулся! Где ты был? – Когда он присел на стол, то на его шее стал виден след от поцелуя.
– Да везде… Ну в смысле пытался достать то, что ты просила, но… не получилось.
– От тебя пахнет едой, может ты и мне принёс немного? Я голодная! – Клацирия всё всматривалась в этот след на шее, чуть ниже, когда он лег и спина стала виднеться, вскрылись и следы от ногтей. Глубокую обиду вызвали эти следы, ощущение одиночества даже в его компании стало нарастать.
– Нет.
– Вообще ничего…
– Я же сказал, нет! – Ответ Борлена был грубым, даже чересчур. – Давай потом, я спать хочу.
Клацирия почувствовала себя ничтожной в этом доме, столько чувств внутри топились слезами, что они начали прорываться через глаза Клацирии, покидающей жилище в спешке. Быстрым шагом она направилась к выходу из города, ей уже было наплевать успеет ли она вернуться к празднику или нет, сейчас она просто хотела увидеться с дорогими для себя людьми, по которым соскучилась.
Ворота за спиной, как и город. Клацирия бежала не останавливаясь ни на секунду. Плотная протоптанная дорога сменилась мягкой травой в утренней росе. Вскоре камень, подло затаившийся в высокой траве, преградил дорогу ноге Клацирии от чего та упала, покатившись кубарем и заплакала ещё сильнее. Вскоре плачь прекратился, всхлипы и тяжелое дыхание еле раздавались из травы слабо выдавая её место. Она не торопилась вставать, наоборот перевернувшись на спину просто смотрела в небо, пытаясь вспомнить своё детство и дом, которым она дорожила, но эти воспоминания давно канули в бездну, оставив лишь обрывок, всего лишь мысль, что где-то там есть дом.
Счёт часов, проведенных в таком состоянии, потерялся. Солнце уже встало, покидая линию горизонта. Капли воды, повисшие на кончиках склонившихся травинок, засияли заточив свет в себе, приобретая облик драгоценных камней. Спина промерзла, требуя отправиться в путь. Долгие часы Клацирия двигалась вперёд, когда она добралась до моста, по которому они тогда проезжали, уже приближался вечер. Встав на уже давно обновленных досках, ведь старый мост обваливался однажды, то река снова очаровала её.
Прозрачная вода сильным течением уносила рыб куда-то вдаль, уносила и палки, листья и брёвна. Черное пятно, словно из чернил вперемешку с кровью тянулась из места, которое отсюда даже не было видно, холм закрывал вид. Неестественно длинное пятно затягивало всю поверхность реки, Клацирия решила убрать подальше от моста, слишком уж это внушало опаску у сердца.
Обломанные деревья, которые раньше заполоняли территорию грифонов, сейчас были скрыты новыми. Их ветви начали сбрасывать листву, подготавливаясь к началу зимы, теперь можно было разглядеть обиталище химер, находящееся в глубине леса. Ветки, согнутые в чашу, наполненную хвойными ветвями, шкурами добычи и мехом. Красно-зеленый ковёр расстелился вдоль всей дороги, поднимаясь при каждом шаге Клацирии. Путь был безопасен по крайней мере от грифонов, которые улетают отсюда зимовать в горные пещеры. К моменту зимы их детёныши уже успевают подрасти для полётов, если же нет, то переносятся яйца и сами детёныши в лапах.
На территории самца грифона может находиться до четырёх гнёзд, между которыми он совершает облёт каждый день. Но сейчас в покинутых чашах из ветвей Клацирия могла переночевать без опаски. Гнездо хорошо сохраняло тепло, правда специфический запах этих зверей требовал привыкания для благополучного отдыха. Будто мокрая крыса и гниющая овца, только так можно было охарактеризовать этот запах, появляющийся из-за способа кормёжки матери своих детёнышей. Уже почти переваренную пищу, которыми чаще всего и являются овцы, она срыгивает для них прямо в гнездо, где малыши спокойно могут поесть. Прикрывшись сверху наподобие крышки из таких же веток, внутри стало тепло, даже уютно, по-особенному, словно в шалаше из детства. Так она и провела ночь, вступившую в силу.
Легкий пар облаками вылетал из рта Клацирии, только высунувшейся из гнезда подобно птенцу вороны. Трава была слегка окрашенной в белый цвет от ночных заморозков. По началу тело дрожало, проникаясь холодом, но не замедляющийся быстрый темп ходьбы понемногу разогревал, приятно щекоча мышцы. Только сейчас Клацирия заметила очень далеко от себя черные облака над морем, видимо черный дождь, о котором говорил Лукко, сейчас во всю бушевал в диких водах. Живот продолжал болеть, голодая начинал пожирать сам себя. Еды раздобыть не было возможности, судьба оставила на выбор только траву, да кору древ.
Холодный ветер только и трепал девушку, толкая в разные стороны, злостно насвистывая свою мелодию. Такой дикий ветер в городе предзнаменовал прибытие крылатого зверя неистовых размеров. Драконы могли пролетать не так далеко, прячась за облаками, но их колоссальный размах крыльев был настолько огромен, что корабли оказавшись совсем рядом могли и перевернуться. По истине колоссы старого мира до сих пор живы, обитая под землей, в лесах и горах, но их миролюбивая природа, благо спасала людской и подобные ему виды от поспешного вымирания. Как их описывали старцы, видавшие в свои молодые годы, так они больше напоминали угрей или червей своим телом. Пусть и туловище змеиное, но чешуи не было, лишь гладкая кожа, а поверх огромный слой слизи, защищающий пусть и толстую, но кожу. Жилы, по которым текла их кровь, могли просвечивать и выпирать из-под