Мэгги Кокс - Колдовское лето

– Я не... я не могу рассматривать секс как развлечение, Эван. Даже... даже если меня влечет к тебе. Грег был моим единственным мужчиной, пока я не встретила тебя, и я не могу изменить себя. Ты понимаешь?

Внимательно глядя на Роуэн, он провел указательным пальцем по ее губам. В его глазах она увидела сожаление и неприкрытое желание.

– Оставайся такой, какая ты есть, Роуэн, но не проси, чтобы я делал вид, будто не хочу тебя, – его губы дрогнули в усмешке. – Сейчас это почти... невозможно.

Чувствовала ли она когда-нибудь такое сильное искушение? Вряд ли. Но действительно ли ей хочется навлечь на себя дополнительные страдания и сердечную боль, вступив в связь с Эваном? Она боится, что привязанность к нему становится слишком сильной, и одному Богу известно, что с ней будет, когда в конце концов Эван возвратится в Лондон. Вот тогда одиночество нанесет ей сокрушительный удар.

– Да, но тебе нужны не чувства, а только интимные отношения. Если ты хочешь развлечься, боюсь, что я не смогу участвовать в этом.

Эван с трудом подавил желание выругаться, потому что Роуэн сказала правду.

– Итак, мы возвращаемся к первоначальным отношениям, когда мы не были добрыми соседями? – Ярость, прозвучавшая в голосе Эвана, не оставила у Роуэн ни малейшего сомнения в его отношении к собственному предложению.

Проведя руками по длинному шелковому кимоно, она подумала, что сейчас ей не помешала бы помощь Провидения, потому что внезапно ее охватило неодолимое желание оказаться в объятиях Эвана и забыть о своем благоразумии.

– В любом случае ты скоро возвратишься в Лондон, погрузишься в работу, важнее которой, насколько я помню, для тебя в жизни ничего нет, и... забудешь меня. В следующий раз, когда ты приедешь в коттедж, я, возможно, испеку для тебя пирог, и мы устроим чаепитие так, как если бы между нами ничего не было! – резко повернувшись, Роуэн направилась в спальню, но Эван неожиданно схватил ее и, повернув к себе, устремил на нее гневный взгляд.

– Ты страдаешь... по-твоему, я не вижу этого? Мы оба разочарованы, черт подери! Но с самого начала ты знала, что я не обещал долговременных отношений, так почему ты смотришь на меня глазами затравленной лани?

Роуэн казалось, что боль, перехватившая ей горло, задушит ее. Вырвав свою руку она сделала глубокий вдох.

Вот, оказывается, какое чувство ты испытываешь, когда лишаешься последнего проблеска надежды, когда мир рушится вокруг тебя! Ей казалось, что безжалостная сила несет ее по каменистому склону горы, и ее тело покрывается синяками и ушибами, которым суждено остаться на всю жизнь.

– Мне жаль тебя, ты знаешь это? Ты носишься со своей уязвленной гордостью, как с каким-то знаком доблести! Используешь ее, чтобы отгородиться от любого, кто хочет по-настоящему сблизиться с тобой. Должно быть, это очень одинокая жизнь, Эван, и поверь мне, я хорошо знаю, что такое одиночество. Я, наконец, поняла, что единственным твоим желанием было заняться сексом с благодарной маленькой вдовой. Я думаю, что, будь я менее чувствительной женщиной, твое внимание польстило бы мне. В конце концов, ты ведь – завидный улов, не правда ли? По правде сказать, я не вступила бы в связь с тобой, будь ты даже последним мужчиной на земле!

– Ты говоришь, что я выставляю напоказ свои переживания, как какой-то знак доблести? Тогда найди этого Пола – как там его зовут – узнай о своем муже то, что ты не хочешь знать, возвращайся домой, продолжай жить своей безмятежной, благополучной и целомудренной жизнью, увядай и старей!

– Какая жестокость! Это ужасные слова! – Она опустила голову, и на ее длинных ресницах блеснули слезы. – Я думала, что ты мой друг.

Эван не ожидал, как подействует на него признание Роуэн. Взглянув на нее, он понял, что доверия, которое она питала к нему, больше нет. Он почувствовал себя хуже, чем в тот день, когда узнал, что Ребекка спит с его лучшим другом. А все потому, что его страшит мысль о том, что он не сможет дать Роуэн то, что она хочет.

Чувствуя отвращение к самому себе, он повернулся и подошел к окну.

– Ну, что ж, я подлец, так чего же ты ожидаешь?

– Я не считаю тебя подлецом, – мягко и беззлобно возразила Роуэн. – Мне просто кажется, ты боишься, что снова будешь страдать. Не будь одиночкой, Эван, ведь ты все-таки человек.

Он понял, что не дышал, пока не услышал, как за Роуэн тихо закрылась дверь.

Никто не говорил ей, что раны могут быть не только видимыми, размышляла она, в третий раз проводя кистью по одному и тому же месту на стене. У нее притупились все чувства – как будто рухнувшие на нее скалы навеки погребли ее под своим весом. С тех пор как они вернулись домой, не было ни одной жилки в ее теле, которая не трепетала от тоскливого сожаления, что у них с Эваном не получилось то, о чем она втайне мечтала. Она не может скрыть от себя тайную и, как оказалось, бесплодную веру в то, что их шаткие, сложные отношения когда-нибудь перерастут в более глубокие и продолжительные. Но Эван упорно не хочет понять, как мучительно она тоскует по нему. А теперь, овдовевшая и преданная мужем, она отвергнута мужчиной, к которому у нее возникло сильное чувство.

При создавшихся обстоятельствах можно сделать только одно – продолжать жить и начать все сначала, как она собиралась сделать, когда умер Грег. Она сделает подарок своему дому: составит план, будет ставить перед собой цель на каждый день и, добиваясь ее, перестанет оплакивать то, что произошло.

Но сказать всегда легче, чем сделать. Положив кисть и развязав ленту в «конском хвосте», Роуэн тряхнула головой так, что блестящие волосы разметались у нее по плечам, и вошла в кухню, чтобы включить чайник. Откусив кусочек печенья, она едва не поперхнулась, когда резкий звонок в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Можно войти?

Роуэн знала, что это Эван, но, увидев, что он стоит под дождем перед ее дверью, она все-таки была потрясена. Направляясь к нему, она убеждала себя, что нужно быть отстраненной и холодной. Надо заставить его понять, что ее не проведешь. Но вся ее бравада мгновенно исчезла при виде затравленного взгляда зеленых глаз.

– Можно, раз ты уже здесь. – Повернувшись к нему спиной, Роуэн проскользнула мимо мебели, все еще загромождавшей коридор, и направилась в кухню.

– Я вижу, ты начала заниматься покраской, – с заметным усилием произнес Эван, как будто пытаясь скрыть то, в чем он не мог признаться.

– Мне нужна гостиная. – Она воткнула вилку чайника в розетку и принялась ставить чашки на блюдца. Такая мелочь, как изящный фарфор напоминает, что среди царящего в мире хаоса еще сохраняется красота. – Мне надоело жить, как беженке, в кухне.