Эмма Ричмонд - Роковой мужчина

– Не будь занудой, Гита.

– Почему? – вскинулась она задиристо. – Это что, не разрешается?

– Нет.

– Тогда, я уезжаю.

Заставив себя отстраниться от него, она уселась, спустила ноги с кровати, но он потянул ее к себе и улегся сверху, прижав к постели всем своим длинным телом. И начал целовать ее, пока она не перестала сопротивляться. Целовать, пока его колдовство снова не одержало над ней верх.

– Я ненавижу тебя, – спустя некоторое время сообщила она, с трудом переводя дыхание и чувствуя приятное утомление во всем теле.

– Отлично, – заявил он со смехом в голосе. – Я тебя тоже.

– Никогда в жизни я не смогу повстречаться лицом к лицу с твоей матерью.

– Нет, сможешь. Она просто деликатно сделает вид, что ничего не случилось.

– Правда?

– Ммм. – Притянув ее к себе, он поцеловал Гиту в плечо и моментально заснул.

Однако утром его мать не только не стала деликатно делать вид, что ничего не случилось, но и отнеслась к Гите, с такой ледяной холодностью, что нагнала бы страху даже на айсберг. И Генри не подумал прийти на помощь.

Он успел только представить Гиту высокой, величественной женщине с идеально уложенными седыми волосами, коротко объяснил ее присутствие здесь, а затем его позвал Том, нуждающийся в помощи Генри при разгрузке багажа или просто жаждущий узнать, каким образом Гита оказалась в усадьбе и кто она такая. Генри только уныло улыбнулся, кинул на мать долгий, предостерегающий взгляд и вышел.

– Мне очень жаль… – начала Гита.

– Да. – Мать Генри прервала ее с разящей наповал ледяной вежливостью. Ее тон был таким уничижительным и колким, каким зачастую бывал у ее сына, и напомнил Гите битое стекло. – Это во многом объясняет, почему он предложил мне уехать именно на эти дни. И почему сам вызвался пожить здесь. Якобы ради собак. Я несколько удивилась, ведь Генри никогда и ни для кого не стал бы жертвовать собой. Даже ради меня. Он так же эгоистичен, как был эгоистичен его отец. Впрочем, можете позавтракать – я уверена, что вы уже прекрасно знаете, где что лежит.

И она вышла с крайне неприязненным выражением лица, а Гита осталась стоять там, где стояла, чувствуя себя страшно униженной.

Растерянная, сердитая, обиженная, она повернулась, наконец, на каблуках и решительно направилась в комнату Генри, чтобы уложить свои вещи. Он вошел как раз тогда, когда Гита уже закончила и закрывала замочки чемодана.

– Что она сказала?

– Ничего.

– Гита…

– Почему ты не предупредил, какой прием ожидает меня сегодня утром? – развернувшись к нему, требовательно спросила она.

– И что же это был за прием? – спокойно поинтересовался он. – Что она тебе сказала?

– Дело не в том, что она сказала, дело в том, как она это сказала! Так, словно я какая-то шлюха! Но почему? – воскликнула Гита. – Твоя мать ведь даже не знает меня! Она ни разу в жизни меня не встречала!

– Она знает о тебе, – медленно сказал он.

– Ну и что? Я не сделала ничего такого, что могло бы вызвать ее ненависть! – Гита резко вскинула оскорбленное лицо. – Ты сам прекрасно это знаешь! И что должен был означать тот долгий многозначительный взгляд, которым ты на нее посмотрел? Что, Генри?

– Предостережение.

– Предостережение не говорить со мной, как с уличной девкой?

– Да.

В гневе, отвернувшись от него, она сумела стащить свой чемодан с кровати, но он остановил ее, накрыл ее руки своими, оторвал ее пальцы от ручки чемодана.

Развернув Гиту лицом к себе, он сверху вниз посмотрел в ее раскрасневшееся лицо со сверкающими от гнева зеленоватыми глазами.

– Ты слишком болезненно все воспринимаешь, Гита.

– Нет, ничего подобного! Ничуть не слишком! Что происходит, Генри? Ведь что-то происходит, не так ли? Почему твоя мать так сразу меня невзлюбила? Или она автоматически проникается неприязнью к каждой женщине, которую ты сюда привозишь?

– Я не привозил сюда женщин. Никогда.

– Тогда почему привез меня?

– Потому что я не мог оставить тебя одну, – после короткого молчания произнес он.

– Но ведь хотел бы? Хотел бы оставить меня одну?

– Я не знаю, – тихо признался он. – Пойдем, я отвезу тебя домой.

Тебе не нужно везти меня домой. У меня здесь своя машина, и я вполне могу доехать сама.

– Я не говорил, что ты не можешь, Гита. А моя мать не очень-то умеет скрывать свои чувства и притворяться, – объяснил он негромко.

– И какие такие чувства ко мне ей следует скрывать? Почему она должна притворяться? Но ведь ответа я не получу, не так ли? – с горькой усмешкой произнесла она. – Почему? Потому что ты не знаешь? Или тебе просто наплевать? Или ты не хочешь знать?

– Потому что не могу. Пойдем, – он поднял ее чемодан, – я провожу тебя до машины.

Да, понятно, горько подумала она. На самом деле он, наверное, просто не может дождаться ее отъезда. Даже ни разу не попросил ее остаться… Ничего, не понимая, ненавидя его, ненавидя себя, она последовала за ним, молясь по дороге, чтобы не встретить его мать.

Положив ее чемодан в багажник, он остановил Гиту прежде, чем она успела сесть на место водителя и захлопнуть дверцу машины.

– Дай мне пять минут, и я поеду вслед за тобой.

– Мне не нужен сопровождающий, – зло бросила она. – Я вожу машину уже много лет!

– Да, но ведь за эти много лет тебя впервые преследует маньяк. Подожди меня.

Сердито мотнув головой, она села в машину. И стала ждать.

Через пять минут он вернулся с толстой папкой под мышкой, пиджак был небрежно наброшен на одно плечо. Он положил папку и пиджак на сиденье своей машины и подошел к Гите. Наклонившись, подождал, пока она раздраженно не опустила боковое стекло.

– Никогда не злись, сидя за рулем и ведя машину.

– Тебе легко говорить! – резко бросила она.

– Да. – И, вздохнув, он добавил: – Это все очень сложно, Гита. Как-нибудь я тебе объясню.

– Вот уж благодарю!

– Я поеду следом, а утром заеду за тобой и от везу в аэропорт.

– Я возьму такси.

Если она ожидала, что он начнет спорить, то ошибалась. Он посмотрел на нее долгим непроницаемым взглядом, затем кивнул:

– Очень хорошо. Увидимся, когда ты вернешься.

– Увидимся? – мрачно и нехотя спросила она.

– Да. – Просунув голову в окошко, он поцеловал ее.

Но она не ответила на поцелуй, и ее взгляд стал еще холоднее.

– Тебе ведь на самом деле все равно, не так ли?

– Ты думаешь? Между нами возникли отношения, Гита, – сказал он негромко. – Не просто любовная интрижка.

Бросив на него сердитый взгляд, она включила зажигание, с холодным выражением лица подождала, пока он не отойдет от ее машины, и медленно выехала со двора через узорчатые арочные ворота. Она держала путь в Лондон, возвращаясь к реальности и здравому смыслу.