Линдсей Армстронг - Признаться в любви нелегко

– Но почему? То есть, я хочу сказать, она же на самом пике своей карьеры – она известна на весь мир!

– Но она, к сожалению, страдает алкогольной зависимостью, – мрачно произнес Бретт. – Или она справится с этим, или дойдет до такой стадии, когда не сможет играть.

– О, нет, – страдальчески сказала Никола. – Как же она справится? Но… в тот вечер… – она махнула рукой и нахмурилась, – не было никаких признаков, что у нее такая проблема. Она была нормальной… в ее…

– В ее обычном кипучем, возбужденном состоянии, – сухо прокомментировал Бретт.

– Да, именно так!

Он взглянул на нее.

– Это потому, что она переключилась с одной навязчивой идеи на другую, – мрачно сказал он. – Уж тебе-то лучше, чем кому бы то ни было, известно, как прекрасно она умеет это делать.

– Переключилась?.. Ты хочешь сказать… – Никола проглотила подступивший к горлу ком, – она хочет восстановить ваш брак?

– Именно так. Но только типичным для Мариетты способом, нанося удар ниже пояса.

Перед глазами Николы промелькнуло лицо отца Каллэма, а еще она подумала, что Ричард Холлоуэй тоже невольно сделал то, что можно назвать ударом ниже пояса.

– Это… это… Я не знаю, как это назвать.

Бретт вяло улыбнулся.

– Я так и думал. Но этого не произойдет!

– А как же Саша и Крис?

– Ты все время твердишь мне, что она – их мать, – сказал он с иронией. – Если я попытаюсь забрать их у Мариетты, вряд ли такой шаг принесет им счастье.

– А что он из себя представляет, этот музыкант, играющий на гобое?

Бретт пожал плечами и поморщился.

– Если бы ты встретила его при других обстоятельствах, он, возможно, понравился бы тебе. Нежный гигант – и очень хорошо обращается с детьми. Он им очень нравится.

– О, Бретт, – ласково сказала Никола с сочувствием в голосе.

– Не надо! – В голосе его прозвучала неожиданная ярость. – Последнее, что мне нужно от тебя, – это твое сочувствие.

Побледнев, она встала и прошептала:

– Почему? – и повернулась, словно собираясь выбежать из комнаты.

– Никола, Никола! – Он быстро вскочил на ноги и удержал ее. – Постой. Я сожалею. Я… – Он пристально смотрел на нее.

Она видела, что он побледнел, и сказала упавшим голосом:

– Пусти меня, Бретт. Это не имеет значения…

– Нет, имеет.

Он притянул ее к себе и погрузил свое лицо в ее волосы. Она почувствовала, как его мускулы напряглись, а потом на мгновенье непроизвольно расслабились. Он поднял голову, посмотрел ей в глаза и начал целовать.

Шок парализовал Николу. Она отпрянула было, потому что он засунул руки под фуфайку ее спортивного костюма. Его ладони оказались холодными и жесткими, но их движения были нежными. Ее захлестнуло страстное желание, но не только это. Ей хотелось дать ему то тепло, в котором он так очевидно нуждался.

О, Бретт, не делай этого! – мысленно взмолилась она. Я не смогу заменить тебе Мариетту.

Но Никола не могла противостоять той все увеличивающейся жадности, с которой он целовал ее. Ничто на свете не могло умерить и ее собственную страсть, когда она почувствовала прикосновения его рук, безошибочно движущихся к самым чувствительным частям ее тела. Он крепко прижимал ее к себе, целуя не только губы, но и шею, в то время как она, пошатываясь, приникла к нему в ответном порыве.

Она не знала, что заставило его неожиданно поднять голову и опустить руки. Но тут услышала и сама – хлопающие дверцы машины, голоса детей.

От разочарования она пошатнулась и едва не упала, когда он отпустил ее.

– Никола, не смотри на меня так. Я сожалею…

Она провела языком по распухшим губам.

– Я… я… – но так ничего и не смогла больше произнести.

Его лицо стало напряженным, когда он услышал звонок в дверь.

– Все в порядке. Я запер дверь, – пробормотал он. – У нас есть время… у нас сколько угодно времени.

– Но я чувствую… – Я чувствую себя пешкой в вашей с Мариеттой игре! И я всегда чувствовала себя так, подумала Никола с отчаянием и резко отшатнулась от него. – Нет, у нас нет времени, – решительно сказала она. – Ты иди. Я только приведу себя в порядок. – Она резко повернулась и убежала в свою спальню, чтобы обрести там безопасность и уединение.

Никола приняла душ и оделась с большей тщательностью, чем обычно. Она выбрала тонкие вельветовые брюки цвета жженого сахара и бледно-голубой тонкий шерстяной свитер – с длинными рукавами и круглым воротом, – который заправила в брюки. Потом надела свой медальон и, порывшись в ящиках комода, извлекла косынку в бежево-голубых тонах, которую небрежно повязала вокруг шеи.

Она долго расчесывала волосы, пока они не заблестели и не упали светлой золотистой волной на плечи, и наконец переключила свое внимание на лицо. Никола никогда особенно не пользовалась косметикой, но решила, что на этот раз наступил подходящий случай. Все что угодно, но только бы отвлечь внимание от ошеломленного выражения в ее глазах и необычайной бледности лица.

Через десять минут она получила желаемый результат.

Никола еще искала туфли, когда за ней прибежала Саша, переполненная чувствами, и закричала, что они соскучились по ней. Это тронуло Николу до глубины души. То же самое она почувствовала, когда ее обнял Крис, но тут ей пришлось поздороваться с Мариеттой. Та, как всегда брызжущая энергией, роскошно выглядела в черной замшевой юбке-брюках и замшевом жилете поверх блузки бутылочно-зеленого цвета. Ее огненные волосы были стянуты сзади зеленой бархатной ленточкой. Мариетта была такой же, как всегда.

– Хорошо провела вечер, Ники? Мне всегда нравились приемы в Юридическом обществе и доставляло особое удовольствие шокировать их всех. Помнишь? – Мариетта с озорным видом повернулась к Бретту.

Но Бретт, как отметила Никола, смотрел только на нее и ничего не ответил Мариетте.

– Странные вещи ты говоришь, – неожиданно для себя заметила Никола. – Я станцевала для них вчера такую самбу, какой они уже давно не видели. Мне устроили настоящую овацию. – Она повернулась к молодому человеку крупного телосложения, стоящему рядом с инвалидным креслом Криса. – Ты не представишь меня, Мариетта?

– Дорогая, это Ральф Метколф. Не правда ли, он великолепен?

Ральф залился краской, и Никола, придирчиво оглядев его, решила, что так оно и есть. Очень высокий, на вид меньше тридцати. У него были длинные светлые волосы, классические черты лица и приветливые голубые глаза.

– Кажется, вы играете на арфе? – спросил Ральф с милой застенчивой улыбкой.

– Да, играю. А вы – на гобое?

– На английском рожке, точнее. – Он говорил с несомненным английским акцентом. – Звук рожка более сочный, более печальный и гораздо таинственнее, не согласны?