Никола Марш - Близкие и любимые
Она удобно расположилась на стуле, приготовившись к долгому разговору.
— Я давно собирался тебе все объяснить, но не готов сделать это прямо сейчас, — невразумительно пробормотал Джед, избегая смотреть на Эйми. — Я пойду.
— Старая история! А впрочем, мне все равно. Уходи, уезжай, улетай, — сарказм и усталость говорили вместо нее. — Ты ничего мне не должен объяснять, кроме одного. В какие игры ты с нами играешь? — процедила Эйми.
— Не могу. Не сейчас. Потерпи еще немного. Я потом тебе все объясню.
— Это просто издевательство какое-то! — Она рывком встала со стула, так что тот, сильно качнувшись назад, чуть не упал на пол. Почему это происходит с ней, ведь она зареклась раз и навсегда зависеть от кого бы то ни было. Предательские слезы подступали к глазам. Но ей нельзя плакать. Он не должен быть свидетелем ее слабости.
— Почему ты не хочешь немного подождать? — негромко произнес Джед.
Но Эйми уже не слушала его.
— Ты упрекаешь меня в собственническом отношении к ребенку, — нервно произнесла она, — хотя я просто беспокоюсь за него, просишь дать тебе шанс, убеждаешь забыть прошлое ради нашего общего будущего, обещаешь сыну быть всегда рядом, хочешь, чтобы я верила тебе. У меня нет оснований думать, что ты снова не обманешь, и делать то, о чем ты так настойчиво просишь. И, знаешь, по-моему, ты не способен воплотить все эти намерения в жизнь. Ты — мошенник, лжец.
— Я когда-нибудь все тебе объясню, — глухим голосом повторил Джед, до глубины души задетый ее последним обвинением.
— Да что ты? Не стоит! Поезжай. Поступай как знаешь, — Эйми жестом отгородилась от него.
— Ты несправедлива ко мне. Я докажу тебе это, — с по-детски обиженным лицом Джед быстро приблизился к ней, поцеловал в губы и выскочил из столовой.
Абсурд произошедшего совершенно выбил Эйми из сил, и она, рухнув на ближайший стул, усталым взглядом уставилась в окно, где догорал закат.
Она окончательно уверилась в том, что не существует таких доказательств, которые могли бы убедить ее в надежности Джеда. Нежданный звонок, невнятный разговор, путаные отговорки, а затем исчезновение на несколько дней. Она знала этот сценарий наизусть. О каком втором шансе могла идти речь? Мольбы и поцелуи здесь бессильны.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
— Непростая ситуация, мой мальчик?
Джед снял для отца квартиру недалеко от собственного ресторана, надеясь, что не совершает ошибку.
— А твой ресторан вполне ничего, изысканный, — отец устроился в кресле возле окна, закинув руки за голову и по-хозяйски положив ноги на кофейный столик, как если бы жил здесь долгие годы. Удобство всегда было его главным жизненным приоритетом. — Сынок, ты уверен, что такой бедолага, как я, сможет работать в твоем ресторане?
— Не стоит разыгрывать из себя мученика. Ты будешь работать и получать зарплату, как любой из моих служащих, — пресек дальнейшие объяснения Джед, рассеянно оглядывая комнату. Он собирался как можно скорее оставить отца в Сиднее и вылететь в Мельбурн к Эйми, надеясь, что все еще можно исправить.
— Джед! — неуверенность хриплого отцовского голоса заставила Джеда замереть. Ларри Сандерсон был самонадеянным и нахальным пустомелей, из-за чего часто влипал в неприятности. Он предпочитал хорохориться, а не хныкать. Тем более Джед был удивлен его тоном.
— Что?
— Мне давно хотелось поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Я знаю, что отец вроде меня не имеет права рассчитывать на такое отношение. Признаться, не представляю, как пережил бы все это без твоей поддержки.
Джед недоуменно оглянулся на отца и, казалось, впервые посмотрел на него по-настоящему внимательно. Он только сейчас заметил, как поседел и полысел его старик, как пожухло его лицо, испещренное глубокими и мелкими морщинами. Отец выглядел не просто старым, а смертельно усталым. Без сомнения, Ларри сполна заплатил за все свои проступки и преступления. Он чувствовал свою вину перед сыновьями и, не видя способа искупить ее, не стыдился собственной слабости.
— Но почему ты все это делаешь, сын?
— А ты сам как думаешь?
Тоска и отчаяние читались во взгляде Ларри. Он много раз хотел задать Джеду этот вопрос, гадал, что могло послужить причиной такого великодушного и терпеливого отношения со стороны старшего сына, и не мог найти ответа.
— Если бы ваша мать была рядом, все сложилось бы иначе, — голос Ларри едва слышался. — Мы могли бы быть семьей. Настоящей семьей.
Джед тоже думал об этом, особенно в месяцы своего отцовства, когда одно его появление в жизни сына дало ребенку фантастический стимул преодолеть болезнь и смерть.
— У тебя есть семья. Бад, я и ты — семья. Не надо извиняться, словно ты в очередной раз напортачил.
Ларри, быстрый на препирательства, открыл рот от возмущения, что сын именно так прозаически понял его последнюю мысль. Но сдержался и шаркающей походкой подошел к окну, продолжая смотреть в никуда.
— Я в своей жизни столько, как ты выразился, напортачил, что это уже ничем не исправишь, — тихим дребезжащим голосом произнес Ларри.
Джед улыбнулся: похоже, его старик наконец-то начал взрослеть.
— Да, исправить ничего нельзя, но можно не повторять былых ошибок, — скорее себе, чем отцу, произнес он вслух.
Хуже всего, что Джед разделял с отцом вину за Бада, которого не сумел уберечь от беды. Но, обретя Тоби, он укрепился в вере, что с его сыном ничего подобного не случится. Он этого не допустит.
— Можешь быть спокоен. — Сутулый старик с горечью во взгляде смотрел на Джеда. Вместо радости освобождения он испытывал острую боль осознания своей несостоятельности. — Ты что-нибудь слышал о Баде?
— Нет.
Когда Джед узнал, что брата приговорили к его первому сроку, и пытался возобновить с ним общение, чем-либо помочь, то Бад ясно дал ему понять, что не желает этих сентиментальных семейных посещений в тюрьме. Джед тогда буквально потерял сон, терзая себя догадками, когда и какую ошибку он допустил, раз младший брат не желает его больше видеть. Подростками они ведь были так близки. Джед много усилий приложил, чтобы направить своего брата на путь истинный. Вероятно, его усилий оказалось недостаточно.
— Я не удивлен, — Ларри рухнул в кресло, совершенно не похожий на того кичливого старика, который сидел здесь несколько минут назад, закинув ноги на кофейный столик.
— Как это понимать?
