Сын моего сына - Марина Вуд
— Из серьёзных кандидатов только ты и Ильин, — произносит она тихо, но решительно
Выборы, выборы, кандидаты — пид…ы, — крутиться в моей голове.
— Его позиции сильны, и он часто использует грязные приёмы.
— Твой интерес в чем? — уточняю, стараясь прояснить, в чём заключается её выгода.
Лидия на мгновение замолкает, прежде чем продолжить:
— Я хочу возглавить земельную комиссию.
Я молча киваю. Губа у неё, мягко скажем, не дура.
Лидия посмотрела на меня, её холодный взгляд становится ещё острее.
— А я что буду иметь с этого? — произношу я, опуская нож и вилку.
Лидия на мгновение замолкает, а затем произносит:
— У меня есть несколько рычагов давления на Ильина. Один из них — его старые дела, которые он очень старается скрыть. Там достаточно грязи, чтобы скомпрометировать его перед выборами. Но это должно быть сделано чисто, чтобы ни я, ни ты не попали под подозрение.
— Понятно, — киваю.
— Кроме того, — продолжает Лидия, — у меня есть ещё один вариант. Я могу попытаться разобщить его команду изнутри. Его ближайшее окружение не так сильно, как он хочет показать. Внутренние конфликты могут стать ключом к его падению. Но для этого нужна точная работа, и именно здесь ты можешь нам помочь.
Её план был амбициозен, но продуман. Ильин представляет собой угрозу, но и слабые места у него, как и любого смертного, тоже имеются.
— Мне нравиться ход твоих мыслей, — произношу я, опираясь на спинку стула.
Лидия лишь слегка улыбается.
Далее разговор перетекает в более конкретные детали, касающиеся того, как лучше подойти к устранению Ильина с политической арены. Я записываю ключевые моменты в уме, понимая, что придется пожертвовать некоторыми пешками, чтобы выиграть всю партию.
Когда наш разговор подходит к концу, Лидия поднимает бокал с вином, и её глаза блестят холодной уверенностью.
— За победу, Тимур, — произносит она с тихой, почти хищной улыбкой.
— За победу, — отвечаю ей, поднимая бокал в знак согласия.
14
Ангелина
Утро накатывает, как тяжелый туман, из которого не выбраться. Вроде бы открыл глаза, но реальность всё ещё как-то расплывчата.
Не хочу просыпаться.
Закрываю глаза и перекатываюсь на другой бок.
Сегодня во сне я снова видела маму. Мне было так хорошо рядом с ней. Как же сильно я по ней скучаю. Я бы все на свете отдала, чтобы хоть разочек её увидеть. Ну, почти все.
С силой заставляю себя открыть глаза. Снова ложусь на спину и смотрю на дорогую люстру, висящую под потолком.
Комната окутана утренней тишиной, и только легкий шум откуда-то издалека наполняет пространство жизнью, которой мне не хочется касаться. Здесь, в этой мягкой постели, я пытаюсь удержать то хрупкое спокойствие, которое накрыло меня во сне, когда мама была рядом.
Пальцы машинально скользят по одеялу, словно они пытаются ухватить что-то неуловимое, оставшееся после ночных грез. Тяжесть на душе давит сильнее, но я не могу сдвинуть её. Невыносимая пустота, которую оставила мама, вновь разрастается, заполняя каждый уголок моего сознания. Порой, кажется, что, если я буду думать о ней достаточно долго, она появится рядом, так же как во сне. Но ничего не происходит. В реальной жизни так не бывает.
Поднимаю своё тело с кровати и несу его сначала в ванную, а затем в детскую, где спит Даня. Тихонечко приоткрываю дверь и слышу, как он сладко посапывает, сбросив с себя одеяло. Его кровать в виде автомобиля выглядит так уютно. Красный корпус с яркими фарами словно на страже его снов. Даня спит спокойно, прижимая к себе любимую игрушку — старенького медвежонка с чуть потертым мехом.
Смотрю на него с лёгкой улыбкой и вздыхаю. В такие моменты мне всегда хочется верить, что у него всё будет хорошо. Что он никогда не узнает, каково это — терять кого-то так, как потеряла я. Он ещё слишком мал, чтобы понимать весь груз, который свалился на меня, на нас. Но его тихое дыхание, невинные сны — это то, что сейчас даёт мне силы. Хотя бы ради него стоит бороться дальше.
Подхожу ближе, осторожно поправляю одеяло, укрывая его. Даня начинает ворочаться, затем, зарывается в подушку, и я, задержав дыхание, наклоняюсь и целую его в лоб.
Выхожу из комнаты тихонечко прикрывая за собой дверь. Спускаюсь на первый этаж, прохожу мимо кухни и замираю прямо на пороге, увидев у плиты Тихого? Может мне привиделось? Еще раз, на всякий случай тру сонные глаза. Нет. У плиты действительно вижу Тимура. Бросаю взгляд на большие напольные часы — семь тридцать.
Сам Тимур Эльдарович, стоящий у плиты на кухне, — это зрелище, которое я никак не ожидала увидеть. Он что-то делает с сосредоточенным выражением лица, и его спокойная уверенность в каждой мелочи — от движения ножа до того, как он кидает овощи в сковородку — совершенно выбивает меня из колеи. Неужели он действительно готовит? Для кого? Для себя? Для нас?
— Ты долго еще будешь топтаться на пороге? — не поворачиваясь спрашивает он.
Странно… Как он меня увидел?
Мне становится неловко, как будто я вторглась в чужое пространство. Хотя, это он вторгся на территорию Валентины Петровны.
— Доброе утро, — тихо произношу, осторожно ступая на кухню.
Тимур поднимает глаза, его взгляд на секунду останавливается на мне, затем он кивает, продолжая работать с ножом.
— Доброе, — отзывается он спокойно, словно всё так и должно быть.
Я подхожу ближе, пытаясь не делать резких движений. Чувствую, как тепло плиты согревает кухню, и запах жареных яиц наполняет воздух.
— Вы готовите? — спрашиваю почти шёпотом, пытаясь осмыслить происходящее.
— Кажется, да, — он на секунду останавливается и смотрит на меня. — А что, есть претензии?
Сложно сказать, почему я так растерялась. Возможно, дело в том, что всё, что связано с Тимуром, никогда не укладывалось в рамки обычной рутины. А сейчас он стоит на кухне и жарит, — заглядываю на содержимое сковородки, — омлет с овощами. Словно это дня него самое естественное занятие в мире.
— Нет, просто… странно это, — говорю, пытаясь справиться с внезапно накатившими эмоциями. — Вы обычно не готовите.
— Ну, Петровны сегодня не будет, а у меня гастрит, — отвечает он, бросая короткий взгляд в мою сторону. — Мне нельзя
