Наталия Вронская - Дороже жизни

Затем Семен Петрович стал расспрашивать ее о дороге, о жизни в Италии и удовлетворенно кивал головой на ее ответы.

— Да ты по-русски говоришь лучше многих столичных дам. Это хорошо, — сказал Семен Петрович.

— Ну чем еще в чужих землях было заниматься? — сказал Василий Федорович. Хочешь не хочешь, говорили мы по-русски, иначе совсем бы уже все позабыли и стали чистыми итальянцами.

Наташа была смущена и одновременно обрадована всем происходящим. До сей поры из родных людей знала она только отца своего, а теперь вот у нее появляется дедушка, а там поди еще кто сыщется. Отец же говорил ей, что в России имеет много родни.

— Совсем ты не похожа на здешних девиц, — сказал Семен Петрович.

— Ну как же ей быть на них похожей, — ответил Василий Федорович. — Она чистая итальянка.

— Только не по лицу, — возразил Семен Петрович. — В ее чертах я вижу другие, — задумчиво добавил он.

На несколько секунд оба — дядя и племянник — замешкались, глядя друг на друга, но Семен Петрович не дал затянуться молчанию:

— Я вас тут уморил поди разговорами. Ступайте в комнаты, вам надобно отдохнуть.

Тут в комнату вошла высокая дородная женщина в сарафане и поклонилась.

— Вот, это Домна Егоровна, экономка моя, — усмехнулся Нарышкин. — Она вас проводит.

Наташа оказалась одна. Ее провели в комнату, украшенную с царской роскошью. В комнате ее окружили девки, помогая раздеваться. Наташа растерялась. Девушка не привыкла к такому количеству прислуги, ей было неловко. То, что видно было здесь в обычае, показалось ей диким. Она испуганно обернулась и заметила в дверях Марию.

— Мария! — знакомое лицо придало Наташе решимости. — Поди сюда! — Девушка довольно решительно отпихнула девок.

Девки, а числом их было три, нерешительно остановились, погладывая на Домну Егоровну.

— Я хочу, чтобы мне прислуживала моя горничная, — покраснев, сказала Наташа. — А вы все ступайте.

— Как прикажете, барышня, — ответила Домна Егоровна. — Только это теперь ваша прислуга. — Она указала на девок. — Барин их вам дарит.

— То есть как дарит? — удивилась Наташа.

Мария ровным счетом — ничего не понимала, ведь разговор велся по-русски, но все происходящее ей было чрезвычайно любопытно.

— Ну как крепостных девок дарят? — спокойно сказала экономка. — Просто, чтоб вам ими владеть. Зовут их Аглая, Марфа и Васса.

— Но мне не надо… Пусть они сейчас уйдут.

Девки поклонились в пояс и вышли следом за Домной Егоровной.

— Странные тут обычаи, — по-итальянски обратилась Наташа к Марии. — Надо отца как следует порасспросить.

— Что она вам сказала? — спросила горничная.

— Что дедушка подарил мне этих девушек, — ответила Наташа.

— То есть как подарил? — изумилась Мария.

— Не знаю… Помоги мне раздеться!

Наташа занималась туалетом, попутно разглядывая роскошно убранную свою комнату. Затем некоторое время Наташа отдыхала, лежа на роскошном своем ложе, и болтала с Марией, разбиравшей ее нехитрый багаж, но вскоре в дверь стукнули, и вошли Марфа и Аглая, неся на вытянутых руках платье.

— Что это? — спросила изумленная Наташа.

Богатое, нежно-зеленого цвета, отделанное дорогими кружевами, платье блистало отделкой из самоцветов.

— Барин приказали вам это принести надеть, чтоб спускаться обедать, — ответила Марфа.

И тут же проворные девки, показывая Марии все, что надо было ей теперь знать, бросились обряжать Наташу. Ей были принесены тонкие чулки, туфельки, украшенные изумрудами, вставленными в пряжки, и другие принадлежности, столь необходимые дамскому туалету.

Только приступили к одеванию, как вошел куафер. Свой, из крепостных, Терентий Михалыч, а попросту Терешка, обученный у французского мастера, рьяно взялся за дело. Обомлевшую девушку искусно причесали. Наташа носила длинные волосы и их следовало, придав им особый вид, также напудрить.

Цокнув языком, Терентий принялся за дело. Под его искусными руками волосы принимали совсем иной вид, и Наташа, глядя на себя в зеркало, просто не узнавала своего лица.

Когда она спустилась вниз, то выяснилось, что обедать они будут не одни. Из столовой слышался сдержанный гул, и Марфа шепнула девушке, что барин назвал гостей. Наташа растерялась и чуть не убежала, но тут ей навстречу вышел отец и, взяв ее за руку, вывел ее к гостям. И началась ее петербургская жизнь.

5

Наташа довольно скоро освоилась в роскошных нарядах и обычаях, до сей поры ей чуждых. Отец ее, раскаиваясь в том, что Наташа многого не умеет и не знает из того, что положено было бы ей знать, нанял ей учителей. Самое главное, чему девушке предстояло обучиться, это манерам, которые приняты были при дворе, и танцам.

Наташа так от всего этого устала, что уже и выход в свет стал казаться ей ужасной обязанностью, которой хотелось всячески избежать. Единственное, что доставляло отраду, это воспоминания о дороге и о любезном попутчике — князе Оболенском. Девушка с удивлением поняла, что скучает по нему. Смогут ли они еще встретиться? Наташа отгоняла от себя эти мысли, огорчавшие ее. Разве мало чудесного и особенного случилось уже у нее в жизни? Будет еще одно чудо, и само собой все уладится.

А пока Наташа брала уроки танцев, принимала и отдавала визиты, редко виделась с отцом и довольно часто с Семеном Петровичем, который находил особое удовольствие в том, чтобы вывозить ее в гости и на гулянья, представлять ей сверстниц, кавалеров и так далее.

Все находило отклик в душе молодой девушки. Новая жизнь, невиданные доселе обычаи, новые люди, из которых одни были ей приятны, а другие вызывали неприязнь. Она доверчиво сообщала свои впечатления отцу и деду (именно так Семен Петрович просил его называть) и находила в них одобрение своим оценкам.

Вскоре Наташа была представлена при дворе, вошла в самое изысканное общество. Балы сменялись балами, самые блестящие кавалеры были к ее услугам. Богатая и красивая наследница обширного состояния, которое, как уж про то все знали, собирался оставить ей старый Семен Петрович стала желанной гостьей в любом доме.

Нельзя сказать, чтобы никто не привлек внимания девушки. Она была молода, весела нравом и не склонна к печали. Учтивые и галантные кавалеры русского двора не могли оставить ее совсем уж равнодушной. То внимание, что они оказывали ей, льстило Наташе и сделало бы ее непременно тщеславной кокеткой, если бы не насмешливость, которой она обладала в полной мере. Видя лесть вокруг себя и вокруг всей своей семьи, девушка постепенно приучила себя думать о похвалах равнодушно. Ей не потребовалось для этого много времени.