Джеймс Шульц - Сатаки и я

Это был двадцать шестой день моей долгой тропы [39].

Вчера утром я прошла мимо устья реки Горный Баран и была уверена, что сегодня я доберусь сюда. Наступила ночь. Я не видела признаков Бобровой Головы, но продолжала свой путь. Вскоре после того, как стемнело, я миновала ее. Затем свернула, поднялась вверх на равнину и отыскала эту ложбину. С надеждой и страхом смотрела я вниз, в темноту. С надеждой, что вы здесь, и со страхом, что ты умер от раны или вы были перебиты вражеским военным отрядом.

Вдруг среди черноты я заметила отблески огня. Мое сердце затрепетало! Я сказала себе, что это искры вашего костра. Но полностью я не могла быть уверена в этом – ведь ваше убежище могли захватить враги. Но ложбина была точно такой, как ее описал Одинокий Бегун – с крутым обрывом на восточной стороне, как раз на той стороне, где я стояла.

Я прошла по гребню почти до самой реки, отыскала спуск и направилась обратно через лесные заросли, пока не вышла к протоптанной в снегу тропинке. Затем я стала звать вас, звать снова и снова, но ответа не было, и меня охватил страх.

– Мы думали, что нас зовет твоя тень. Мы были уверены в этом до тех пор, пока не услышали твои шаги, – объяснил Маство, и мы все рассмеялись.

Но смех Сатаки и мой собственный был далеко не беззаботным. Поглядывая на нее, я видел, что на сердце у нее тяжело. Так же точно чувствовал себя и я сам. Я решил ничего пока не говорить о причинах этого. И она ничего не сказала.

Она устроила свою постель напротив нас по другую сторону костра, и мы заснули.

На следующее утро, когда Маство поднялся на холм для наблюдения за местностью, я обратился к ней:

– Ты здесь и ты не можешь представить, как я рад, что ты пришла. Но, что нам делать дальше? Чем все это кончится? Нам нужно возвращаться к своему народу. Если мы останемся здесь одни, не более чем через месяц после того, как покажется зеленая трава, враги нас найдут. А идти домой – ты хорошо знаешь, что это означает: если нас двоих и не убьют, Три Бизона отрежет тебе нос.

– Если мне отрежут нос, будешь ли ты любить меня – то страшное существо, которым я тогда стану? – спросила она.

– Так же, как и раньше, – ведь твое сердце останется прежним, – ответил я.

– Тогда будем надеяться, что Три Бизона не убьет тебя, а ограничится тем, что отрежет мне нос и даст мне свободу. И мы сможем поставить свой вигвам.

– Да! Мы так и поступим. И давай больше об этом не говорить и сделаем все возможное, чтобы жить беззаботно, – подытожил я все сказанное.

И после этого для нас начались спокойные дни. Мы больше не боялись будущего. И вскоре я снова стал видеть вещие сны! Сатаки и я гоним по равнине табун лошадей, а в конце концов я увидел с нами и моего брата. Я рассказал остальным о своем сне и добавил: рано или поздно мы захватим табун лошадей врага и угоним их к себе домой. Сатаки и брат согласились, что именно это мы и сделаем. Они немедленно начали подготовку к нашему набегу на вражеские табуны.

Маство убил в ложбине лося, Сатаки удалила с лосиной шкуры волосы. Затем из сырой шкуры они сделали три хороших седла со стременами. Когда дни стали длиннее, Маство стал проводить все больше времени на холме, высматривая врагов.

Сатаки ухаживала за мной, как будто я был ее ребенком. Она обмывала и кормила меня, расчесывала и укладывала мои волосы. Она сделала и приготовила пеммикан, сплела несколько кожаных веревок, выдубила шкуру лося и сделала для всех нас мокасины, а ту пару, которая предназначалась мне, расшила разноцветными иглами дикобраза.

К тому времени, когда птицы полетели над нами на север, я уже был в состоянии встать со своего ложа и, хромая, передвигаться вокруг него. Ложбина и равнина очистились от снега, лед на реке растаял; кое-где показалась трава. Теперь я велел Маство постоянно наблюдать за местностью с холма, и днем в вигваме мы костра не разжигали.

Однажды под вечер Маство сбежал вниз с великой новостью, которую мы давно ожидали: появились враги, и восемь их вигвамов составили лагерь в долине, как раз под холмом.

Наступила ночь. Сатаки и Маство навесили на себя и Короткий Хвост наши седла, веревки и все остальное имущество, и мы навсегда покинули свой вигвам. Я ступал с величайшей осторожностью, так как нога еще полностью не выздоровела. Поднявшись на холм, мы перешли в следующую долину. До наступления сумерек Маство следил за лагерем врага и заметил, что его обитатели не подозревают о нашем присутствии. Они позволили своим лошадям свободно пастись в долине и ни одну из них не стали загонять на ночь в лагерь. Без сомнения, они полагали, что такой ранней весной военные отряды еще не отправились в поход. В противном случае так мало семей (только восемь) никогда не оставили бы главный лагерь племени для самостоятельной охоты.

Вполне благополучно мы согнали вместе целый табун лошадей, поймали трех из них для езды верхом, а двух – для того, чтобы навьючить их нашими вещами. Все это сделали Сатаки и Маство, а я ими руководил. Затем они помогли мне сесть в седло, и я поехал впереди, показывая направление. Они погнали за мной табун, и нам удалось спуститься вниз по долине, так и не замеченными спящими кроу.

На нашей тропе, ведущей к дому, мы пробыли шесть дней. По дороге Сатаки и я обсуждали: что мы должны сделать по нашему прибытию туда? Наконец мы приняли окончательное решение – договорились ехать прямо в лагерь кайна и сразу же узнать решение своей судьбы.

И вот на исходе шестого дня мы тихо въехали в их лагерь. Сатаки сразу же отправилась в вигвам Трех Бизонов, а Маство и я – в вигвам одного нашего друга. Там я сел на отведенное мне место. Я так беспокоился за свою любимую, что лишился дара речи. Маство разъяснил нашему другу причину моей тревоги. Хозяин и его жены также притихли, все мы, затаив дыхание, сидели и слушали, что происходит в лагере.

А между тем Сатаки вошла в вигвам Трех Бизонов. Она остановилась у костра и глядела на него, а он – на нее.

– Итак, где же ты была? – спросил он.

Она рассказала ему все.

– Я так и думал. А где же теперь твой молодой человек? В вигваме Белой Ласки? Сейчас же пойди к нему и скажи, чтобы он шел сюда.

Так он сказал и не добавил больше ничего.

Сильно испуганная, вся трепеща, Сатаки пришла за мной. Я пошел с ней – с ружьем в руках. Если нам суждено умереть, то прихватим с собой еще кого-нибудь!

Сатаки отдернула занавеску у входа, и я вошел первым. Три Бизона жестом пригласил меня сесть слева от себя [40].

Когда я усаживался, то увидел, как он бросил взгляд на мое ружье со взведенным курком и улыбнулся.

– Ну, молодой человек, я полагаю, что ты прибыл издалека, от Бобровой Головы, – начал он.