Дороти Вернон - Дикая и необузданная

— Проходите, — вернувшись, сказал он и проводил ее к лифту. Открыв ключом кабину, он осведомился: — Вы знаете дорогу?

— Да, спасибо.

В самом деле, не возьмет же он ее за ручку и не поднимется вместе с ней! Господи, что с ней творится?! Да она просто боится, только и всего!

Однако, увидев довольную улыбку на лице Луизы Дельмар, она почувствовала, что охвативший ее поначалу ужас если и не полностью исчез, то по крайней мере отступил. Луиза тепло поздоровалась с Линдси.

— Дорогая, как я рада, что вы зашли! — В бледно-голубых глазах блеснули лукавые огоньки. — Впрочем, я могла бы солгать и сказать: «Какой приятный сюрприз!»

— А разве это не так?

— Мне и в самом деле приятно вас видеть. Но ваше появление для меня не сюрприз. Я ждала вашего прихода. Правда, намного раньше… Вам чаю или, может быть, кофе?

— Как вам будет угодно.

— Будьте решительнее, дитя мое. Не стесняйтесь и говорите громко, что вам нужно, а то так ничего и не получите.

— Да, но разве всегда удается получить то, чего хочешь, даже если громко и ясно говоришь об этом? — грустно заметила Линдси. — Чаю, пожалуйста, — неожиданно преисполнившись решимости, попросила она.

Спустя некоторое время служанка принесла поднос и взмахом руки была отослана.

— Можете быть свободны. Мари. Моя гостья поухаживает за мной. Когда я одна, у меня на блюдце оказывается больше, чем в чашке, — пояснила она, обращаясь к Линдси. — Сахара не надо, дорогая, а молока как можно меньше.

Разливая чай, Линдси наполнила чашку Луизы на две трети, чтобы та смогла с ней справиться.

— Спасибо, — принимая чашку из ее рук, сказала Луиза Дельмар, и Линдси угадала, что та благодарит ее не столько за налитый чай, сколько за проявленное внимание.

По редким, пронзительным и лукавым, взглядам старухи можно было догадаться, что та считает, что приход Линдси вызван желанием стать «мисс Шарм».

— По-моему, вы пришли ко мне сегодня не только из вежливости, а? — наконец напрямик спросила Луиза.

— Да, мадам. Вы по-прежнему считаете, что я не гожусь для рекламы «Шарма»?

— Да.

— Хорошо. А то я побаивалась, как бы ваш внук не уговорил вас передумать. У него редкий дар убеждения.

— Да, я согласна. Но вы заблуждаетесь, полагая, что Ник Фарадей — мой внук.

— Разве?

— Он мой приемный внук. Мой сын, который, увы, был у меня единственным ребенком, умер, так и не оставив наследника. Мы очень сблизились с его женой, заменившей мне дочь. Она обладала многими хорошими качествами, но деловая хватка к их числу не относилась. То же самое можно сказать и о мужчине, занявшем место моего сына. Я знала, что она молода и новое замужество неизбежно, но в глубине души никак не могла смириться с ее новым мужем. Тем не менее ради снохи я приобщила его к бизнесу. Теперь-то я понимаю, что мне следовало больше доверять себе. Единственное доброе дело, которое сделал Джим Фарадей за всю свою даром прожитую жизнь, — это усыновил Ника. Хотя нас и не связывают кровные узы. Ник мне дорог так, как может быть дорог только родной внук. Только такой кроткий человек, как моя сноха, мог с этим смириться. Казалось, что сама судьба послала Ника в утешение за невзгоды, выпавшие на мою долю. Он рос на редкость непоседливым ребенком. Невозможно было удержать его на одном месте. Сущий сорванец! Стоило ему чуть подрасти, как он бросил школу и ушел в море. Вы-то, наверное, этого не знаете. Он мало рассказывает о себе.

— Он упоминал об этом. Я думала, просто ради красного словца. Он делился со мной предположениями о том, что стал бы делать, если бы фортуна не повернулась к нему лицом. Но если это правда, то все остальное — видимо, тоже?

— Что значит «все остальное»? Прежде чем он оказался заложником обстоятельств, он много чего перепробовал в жизни. Какое-то время обретался на ранчо в Америке, пока ему не наскучило скакать на лошадях, ловить их арканом и строить из себя ковбоя. Ему захотелось чего-то более опасного и увлекательного, и он стал каскадером. Карабкался на здания и мосты, выпрыгивал из машин, несущихся на полном ходу. В этом деле все нужно планировать с точностью до долей секунды, что требовало ясной головы и великолепной физической формы. И еще немалого мужества. Одно неверное движение — и можно получить серьезную травму, а то и погибнуть. Когда он занялся журналистикой, я вздохнула с облегчением. Но, как оказалось, рано. Он стал военным корреспондентом и, разумеется, полез в самое пекло. Опыт каскадера много раз выручал его, казалось бы, в безнадежных ситуациях, да и не его одного. Однажды, чтобы спасти своего оператора, он бегом пересек минное поле.

— Боба Шелдона? — проглотив застрявший в горле комок, спросила Линдси.

— Да, так его звали. Вы с ним знакомы?

— Да, знакома. — Она вспомнила, как Боб Шелдон разминал ногу, на которую прихрамывал. Теперь понятно, почему он с таким неподдельным восхищением относится к Нику Фарадею. На секунду ей сделалось дурно, когда она представила, какой опасности подвергал себя Ник. Хорошо, что они еще не были знакомы в те дни, — она бы не выдержала таких переживаний. — Я просто поражена! А я-то думала…

— Что Ник родился в рубашке? Не удивляйтесь моей проницательности, Линдси, просто у вас все написано на лице. Нетрудно догадаться, о чем вы думали: мол, Нику досталось в наследство хорошо поставленное дело, а сам он и пальцем не шевельнул.

— Я и понятия не имела, что настолько простодушна. Впредь буду следить за своей мимикой. Вы, конечно, правы. И спасибо, что сказали о моей «прозрачности».

— Не стоит благодарности, — сухо ответила Луиза Дельмар и задумчиво продолжала: — Ник занялся бизнесом, чтобы исправить ошибки отчима. Он считал, что это его моральный долг. А я тем временем старалась уверить себя в том, что дела состоят не так уж плохо. Впрочем, даже себя мне не удавалось обмануть, а Ника — и подавно. Однако он был настолько добр, что позволял мне сохранять хорошую мину при плохой игре. Дела находились в ужасном состоянии и винить в этом было некого, кроме самой себя. Мне не следовало наделять его отчима, этого лентяя и мерзавца, такими широкими полномочиями. Ник понимал, что корабль неминуемо пойдет ко дну, если он не возьмет дело в свои руки. И он тем более заслуживает уважения, что у него не было ничего, кроме смелости и ума, которые с лихвой компенсировали полнейшее невежество в деловых вопросах. Он ничего не смыслил в парфюмерии и косметике, но всюду совал свой нос, расспрашивал сведущих людей и мало-помалу доходил до всего своим умом. Каждый заработанный пенс он вкладывал в дело, чтобы не допустить банкротства. Он утверждает, что вкалывал как проклятый — иной раз по шестнадцать часов в сутки — для того, чтобы защитить свои капиталовложения. Но я-то знаю, что это не так. Он делал это ради меня. Нет, Линдси Купер, Ник — не мой внук, нас не связывают кровные узы, но, даже если бы он был плоть от плоти моей, и то не мог бы быть мне ближе. Мне хотелось, чтобы вы это поняли. Теперь, когда вы все знаете, можно поговорить о том, что привело вас ко мне.