Марианна Лесли - Неоконченный портрет

Эшли склонилась к нему, чтобы приподнять шляпу, по-кукольному похлопала ресницами и промурлыкала:

— Ах, мамочки, боюсь, мое бедное сердечко не устоит перед такой удалью.

Лоренс снял свою шляпу и, коснувшись ее пальцев, забросил ее туда, куда Эшли уже отшвырнула свою.

— Ну что ж, мэм, в таком случае, — проворковал он своим приятным баском, — нам следует готовиться к этому постепенно, а?

Он крепко обхватил ее за плечи и медленно потянул к себе. Эшли увернулась, будто хотела убрать камешек из-под бедра. Он отпустил ее, но было видно, что эта уловка позабавила его.

— Стало быть, я рассказал вам о назначении своей шляпы: грешен, люблю поиграть в ковбоев. Теперь ваша очередь, Эшли. Что за таинственную войну вы ведете этими немыслимо броскими расцветками и дикими украшениями?

Эшли задумалась над его замечанием, невольно потеряв бдительность.

— Странный вопрос. Просто я люблю яркие цвета, вот и все. Не забывайте, это моя профессия.

— Вы этим не отделаетесь, моя прелесть, — с нежностью сказал он. Не переворачиваясь, он дотянулся до ее руки и погладил по следу зеленой краски, который ей не удалось оттереть. — На вас посмотришь: зеленые пальцы, розовые штаны, сине-желтая рубашка… — его глаза пристально осмотрели футболку, задержавшись на холмиках грудей, — оранжевые туфли, а в завершение всего это впечатляющее сооружение, — кивнул он на шляпу. — Такой мешанины не снес бы ни один уважающий себя осел.

— Скажите пожалуйста, ему не нравится мой стиль в одежде… Тогда не преследуйте меня, и вам не придется травмировать свой изысканный вкус.

— Милая, пойми меня правильно: в цирке ты была бы неотразима. Но ты мне показывала свои живописные работы, они выполнены в нежных, легких полутонах красивых сочетаний. Ты так тонко чувствуешь цвет! Что же заставляет тебя носить вещи безбожных расцветок? Природа наделила тебя редким сочетанием золотисто-каштановых волос и зеленых глаз…

— Ну, раз уж мы перешли на личности, — перебила его Эшли, то начать бы следовало с тебя. Я тебя первая спросила. Не староват ли ты для игры в ковбоев, да и что за ковбой без стада?

По выражению его лица она увидела, что он понял ее тактику, но на сей раз решил проявить смирение.

— Распространенная игра, ты же знаешь. Особенно среди мужчин в критическом возрасте… Но в моем случае всего лишь безобидная временная слабость. Три месяца в году я ношу потертые джинсы, ковбойские сапоги и эту нелепую шляпу. А потом, отведя душу, уезжаю в Дублин и играю там в биржевого маклера.

— А ты не боишься, что финансовый мир потерпит крах, пока ты тут отводишь душу? — Она озорно приподняла бровь. — С другой стороны, разница в обоих твоих занятиях не велика. Как там сейчас дела на рынке? Цены скачут, как ковбои?

Он расхохотался.

— Ну и ну! Тебе только палец дай… Что ж, теперь твоя очередь. Поделись со мной, что у тебя на уме? Наша чопорная Кэтрин уже реагирует на тебя как бык на красное. Ты и впрямь хочешь довести ее до белого каления?

Глаза у него сузились и стали напоминать осколки темного стекла, он ждал ответа. Ей хотелось сказать «нет», но она промолчала. Значит, он угадал? Очевидно, она и в самом деле ведет какую-то неосознанную игру, стремясь выглядеть как можно более вызывающе, эпатажно. А если конкретно, чем вообще ей не нравится Кэтрин?

— Ты же знаешь, — мягко проговорил Лоренс, не сводя с нее испытующего взгляда, — чем больше бедняжка Кэти выходит из себя и кипятится, тем больше ты стараешься, чтобы у нее от твоей внешности еще и темнело в глазах. Это похоже на вызов, не так ли?

Пусть так, но уж сейчас-то Эшли ощущала в себе одну лишь кротость. Ее состояние словно передалось ему через пожатие рук. Ухватив ее за запястья так, что она потеряла равновесие, он с готовностью поймал и прижал ее к себе.

— Ну хорошо, — сдался он, — раз ты не хочешь, чтобы я говорил об этом, вели мне замолчать.

Ее волосы щекотали ему лицо, отсвечивая на солнце теплыми янтарными бликами. Он ухитрился схватить ее за обе руки так крепко, что вырваться она не могла.

— Эшли, поцелуй меня, — попросил он, и она вдруг увидела, как запульсировала жилка у него на шее.

— Иди к черту, Лоренс.

— Только с тобой. — В его осипшем голосе слышалась нескрываемая страсть, но сейчас она была глубже, как будто шла откуда-то из самого сердца, и это пугало ее куда больше, чем близость мускулистого жаркого тела. — Или лучше поговорим? — усмехнулся он.

Их разделяли считанные дюймы. Хрупкая шея склонилась под тяжестью головы, и ее губы мягко прижались к его рту. Ей больше ничего не надо было. Горячее солнце жгло спину, где-то неподалеку с усыпляющим жужжанием пролетела нагруженная пыльцой пчела. Как все приятно и удивительно естественно: она покоится в забытьи, а Лоренс нежно целует ее в губы и гладит спину сквозь тонкую кофточку.

Но постепенно в теле возник иной, более глубокий трепет, а спокойствие внезапно сменилось обостренным волнением, она содрогнулась, будто бы только-только явилась на свет, пробужденная к жизни нестерпимо жгучим желанием.

Властным движением он уложил ее в высокую траву.

— Эшли, ты такая удивительная, такая чудесная… я хочу тебя прямо здесь, под солнцем, в постели из яблоневых цветов. Сколько их в твоих волосах! А вот один прямо… тут. — Он коснулся языком ее уха, потом лизнул изогнутую раковину.

Когда кончик языка проник внутрь, Эшли затрепетала от наслаждения. Горячая волна крови струилась по телу, журчала, складываясь в песню: «Люби меня, Лоренс, люби меня».

Но вот окутавший ее розовый туман стал рассеиваться, уступая место холоду реальности. Нет, это не любовь, это страсть. Он может овладеть ею прямо здесь и сейчас, стоит ей захотеть. Но сладость будет мимолетной и скоро завянет, как хрупкий яблоневый цветок, а плод окажется горьким.

Она отвернулась и постаралась выскользнуть из этих магнетически властных рук. Приподняв голову, он с изумлением воззрился на нее.

— В чем дело, Эшли? Ты боишься, что нас кто-нибудь увидит? Уверяю тебя, что никто…

Собрав все свои защитные силы, она постаралась дать отпор:

— Мне еще надо объяснять, в чем дело? Ты сказал, чтобы я тебя поцеловала. А теперь, если ты не против, я, пожалуй, пойду домой и поглажу платье к сегодняшнему вечеру. Что-нибудь яркое и радующее глаз, возможно алое с золотым. Как на твой взгляд? — Она говорила ровно, но глаза блестели и казались глубже и ярче обычного.

Приподнявшись на локте, Лоренс все смотрел на нее с поразительным спокойствием. Дыхание у него уже почти выровнялось, а у нее грудь вздымалась так, словно она только что взобралась на Бутыль-гору, и это ее злило.