Ким Лоренс - Гонщик из Монако

— Прости, если думаешь, что я позволила себе лишнее, — словно готовая к такому наглому выпаду, извинилась Роза.

— Тебе нечего делать в моей голове, в моем самосознании. В койку — добро пожаловать. А дальше — не смей! — дерзко объявил он.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Роза еще не видела и еще не слышала Мэтью, но могла поклясться, что он в комнате. Каким-то неосознаваемым чувством она ощущала его присутствие. Возможно, уловила запах, источаемый его телом, мускусно-терпкий аромат.

— Ты плакала? — услышала она теплый голос. Темный силуэт приблизился к ней и склонился.

Она увидела блеск его глаз над своим лицом.

— Я всегда плачу, когда мне плохо, — призналась Роза.

Она плакала, уединившись в своей комнате, плакала, стоя под душем, готовясь ко сну в незнакомой комнате. Плакала обильными горячими слезами, а когда выключила свет и легла в постель, то слезы словно иссякли, а тоска осталась неисчерпанной. Она рвалась наружу, как всякое не вмещаемое душой и сердцем чувство. Наконец комната огласилась ее жалобными стенаниями. Должно быть, их-то Мэтью и различил в ночной тишине.

— Отчего ты плакала, Роза? — ласково спросил Мэтью, присев на край постели. — От одиночества, обиды, от жалости к себе? Или из-за того, что я не остался с тобой этой ночью?

Мэтью нежно прикоснулся ладонью к ее щеке.

Его голос звучал как шорох шелковых простынь, он был тепел, как парное молоко, густ, как сотовый мед.

— Почему ты здесь? Ты что-то забыл? — спросила Роза, присев на постели и всматриваясь в темноту.

Девушка видела очертания его обнаженного торса. Она попыталась натянуть на себя простыню, но Мэтью сидел на одном ее конце, и Розе удалось лишь углом ткани прикрыть глубокое декольте тонкой шелковой сорочки.

Ее дыхание стало ровным и глубоким, Мэтью слышал это. Он не отвечал.

Вопрос Розы словно повис в тишине. Она почувствовала ужас наполовину с любопытством.

В этот момент ее привыкшие к ночи глаза стали различать его лицо. Мягкие тени лежали на нем. Четкие черты сгладились полумраком. Выразительные глаза доминировали надо всем. Они, как источник света, притягивали ее взгляд и мысли.

— Если ты что-то забыл, то бери и иди к себе, — без всякой задней мысли сказала Роза.

— Именно это я и намерен сделать. Именно для этого я здесь, — проговорил он, недвижимый как статуя.

После долгой паузы, когда каждый волосок на его груди сделался отчетливо видимым для нее, Роза томно прошептала:

— Тогда чего ты ждешь? — Она сама не понимала, как маняще звучит ее взволнованный и нетерпеливый шепот, как он созвучен с желаниями Мэтью.

— Я жду, когда спадет пелена всякого притворства. Когда ты будешь готова назвать вещи своими именами. Когда ты перестанешь прятаться за словами и рассуждениями. Когда ты будешь готова стать моей женщиной. Вот чего я жду от тебя, Роза Холл.

— Мне странно слышать это среди ночи. Так неожиданно для меня... Если ты хочешь меня принудить, имей в виду, я не разделяю твоего желания, мне придется сопротивляться, — бесцветным шепотом проговорила она.

— Твои волосы струятся как ртуть по плечам. Ты замечала, что ночью все кажется другим, разительно отличным, пугающе рельефным или, наоборот, бессмысленно плоским? Осмысленные слова уже не могут никого убедить, даже говорящего. Потому что говорящий тоже стал другим, новым, незнакомым. Ты противишься по привычке, Роза. Внутри тебя ничего не откликается на слова протеста... Настало время почувствовать себя. Так сделай это. Почувствуй, к чему у тебя тяга. И прикоснись к этому. Все, что тебе нужно, — на кончиках твоих пальцев. Ты сама ваяешь свою мечту... — бархатным нашептыванием гипнотизировал ее Мэтью.

Голова кружилась от его проникновенного голоса. Розе стало казаться, что все происходит во сне. Выпитое за ужином вино, волнующая беседа на террасе, ураган мучительных признаний, обвинений и словоизлияний в темном коридоре — и наконец пробуждение посреди ночи... Все это вместе облекло происходящее в марево сновидения, в чистый мираж.

— Касаясь взором твоей кожи, я знаю, что она нежна, как лунный свет. Я знаю также, что внутри ты гладкая, упругая и пахнешь кувшинками темного озера. Твой клейкий, сладчайший нектар своим ароматом кружит мне голову. Я знаю наверняка, что ты уже сочишься им, — мерно нашептывал ей Мэтью.

Роза барахталась в зыбучих волнах его густого голоса, утопала в них...

Девушка встрепенулась, когда его теплая ладонь легла на ее обнаженное плечо и медленно скользнула вниз по руке. Его пальцы сомкнулись в замок с ее прохладными пальцами, и волны уютного тепла заструились из Мэтью в Розу, стали наполнять, насыщать, пропитывать ее, как глоток согретого в руке коньяка.

Усилием воли Роза попыталась выпутаться... из чего? — но еще сильнее увязла. Мэтью уже держал ее всю и горячо дышал ей в лицо.

— Сопротивление не может принести такого же удовлетворения, на какое способно слияние. Если мужчина и женщина встретились, их путь лежит друг к другу, а не наоборот, — чувственно внушал он.

— Это биология, — парировала Роза.

— Это жизнь. Так было в раю, пока не открылись пагубные соблазны. Ты ведь не станешь спорить с Писанием? — едко спросил Мэтью.

— Сложно спорить со змием, — с сознанием собственной беспомощности пролепетала она.

— Тогда не спорь. Подчиниться порой приятнее, чем победить. Победитель всегда одинок. Поверь мне. Я много раз побеждал. На победителя смотрят снизу вверх. Ему не дают побыть наедине с собственными мыслями. Его используют, им козыряют. Но победитель — самый одинокий человек. Ему непозволительны ни слабости, ни страхи, ни пассивность. Он только половина себя. Никто не может дать ему утешение. Он как витрина, в которой круглосуточно горит свет. Победа — это наказание за непокорность судьбе, — в запальчивости бормотал Мэтью, обжигая Розу своим влажным дыханием.

— В чем ты пытаешься меня убедить?

— В том, что ты мне нужна, — ответил он.

— Надолго ли?

— Здесь и сейчас! Здесь-и-сейчас! Здесь! И! Сейчас! — на все лады отчеканил он, прижав ее к своей груди.

— Зачем? — Почти лишенная воздуха, словно угоревшая от его жара, Роза стремилась выпорхнуть из его силков.

— Я должен сделать тебя своей, — объявил как приговор Мэтью.

— Что значит должен? Кому должен? — трепеща, вопрошала девушка.

— Тебе, себе, судьбе, богине любви и красоты — Афродите.

— Ты играешь со мной. Ты искусный соблазнитель. Но то, чего ты хочешь, — лишь примитивный животный секс. И не уверяй меня, что подразумеваешь что-то большее. Я не буду спать с тобой. Оставь свои игры! — выпалила Роза.