Чарлз Мартин - Там, где кончается река

— Я приехал сюда, в колледж. Я верил: они знают больше. Они научат меня тому, что не могла мне дать несчастная женщина на берегу реки. — Я покачал головой. — Но они просто рисуют по схемам.

Эбби молчала.

— Но… я реалист, и мне нужен диплом, поэтому я держу рот на замке.

Я положил ей руку на плечо, потом спохватился и отступил.

— Было очень приятно продать картину той женщине. Сама мысль о том, что она повесит ее на всеобщее обозрение, вполне отвечает моей потребности.

Эбби немного помедлила и спросила:

— Какой?

— Вздохнуть полной грудью.

Девушка нахмурилась.

— Попробуйте. Сделайте глубокий вдох.

Она подчинилась.

— Теперь задержите дыхание.

Прошло полминуты.

— Терпите.

Ее лицо побагровело. Наконец она сдалась и с наслаждением вздохнула. Я кивнул.

— Теперь вы меня поняли.

Глава 10

1 июня, вечер

Мы причалили, когда уже стемнело. Я взглянул на навигатор. Пройдено пятнадцать километров. Не слишком хорошо. Я мог бы двигаться вдвое быстрее, будь у нас лишь, одно каноэ. Проблема в том, что нам нужны оба, чтобы добраться до океана. Оставалось только идти и грести усерднее — и меня ожидали большие трудности, поскольку я давно не практиковался и утратил форму.

Я постелил для Эбби спальник, уложил ее и принялся собирать дрова для костра. Затем развел маленький огонь, чтобы согреться и отпугнуть москитов и комаров. Ночь на реке непредсказуема. Днем жарко, как в Африке, а ночью холодно, точно в горах.

Путешествие в каноэ утомило Эбби. Она лежала, не двигаясь, с закрытыми глазами. Потом сказала:

— Тебе нужно поесть. — Губы у нее пересохли, а дыхание отдавало металлом.

Эта мысль даже не приходила мне в голову.

— Я не голоден. — Я поднес кружку к губам жены, и она отхлебнула.

— Ты десять миль тащил два каноэ со мной в придачу.

Усевшись на бревно, я открыл банку консервированных персиков и принялся неторопливо есть.

Эбби взглянула на меня:

— Этого недостаточно.

Я доел персики, расстегнул палатку и осторожно перенес Эбби внутрь. Я уложил ее, потом вскипятил воду; пока она остывала, застегнул палатку и принялся осторожно раздевать жену.

Эбби шепнула:

— А ты неплохо справляешься.

— Много тренировался.

Фентаниловый пластырь нужно было заменить, поэтому я отодрал старый и налепил новый. Я неторопливо вымыл Эбби, вытер ее полотенцем, помог надеть футболку и уложил в спальник из овечьей шерсти. В последние несколько месяцев Эбби могла спать только обнаженной — ей все мешало, — она говорила, что ткань как будто врезается ей в кожу.

Я повязал жене голову платком и сказал:

— Буду у костра.

Эбби стиснула мою руку и повернулась на бок.

Я подбросил дров в костер, притащил из кустов сухое бревно, положил его поперек огня, а потом уселся и принялся бить москитов и считать звезды на небе. Затем я услышал, как хрустнула веточка. Я провел достаточно времени в лесу и мог отличить хруст маленького сучка под лапкой у белки от шагов более крупного существа. Здесь, в глуши, можно было повстречать кабана, оленя, енота, диких собак, даже медведя, поэтому я вытащил пистолет и осветил кусты фонариком. Не увидев пары горящих глаз, я зарядил пистолет, решив, что щелчка затвора будет достаточно, чтобы отпугнуть тварь, которая рыщет в поисках пищи. Первым я положил патрон восьмого калибра, затем два патрона покрупнее и третий — нарезной. Отпугнуть, остановить, убить. Первой пулей с близкого расстояния можно уложить практически любого обитателя здешних лесов. Нарезкой патрон был просто гарантом безопасности — он прошил бы насквозь что угодно. Стояла тишина, поэтому я взвел курок и положил пистолет рядом.

Я вырос на природе, поэтому привык к запахам и звукам леса. Особенно к звукам, потому что обоняние у меня не особенно острое. Ночью может быть тихо, но мертвой тишины не бывает никогда. Птицы, сверчки, лягушки, аллигаторы, собаки и так далее. Звуки, которые издают животные, — это цепная реакция. Если одни начинают чирикать или квакать, другие понимают, что все в порядке. И наоборот. Если кто-то замолкает, остальные таятся до тех пор, пока не выяснят причину. Я заметил, какая тишина вдруг воцарилась.

Я вспомнил старые фильмы. Особенно те, где герой чешет в затылке и говорит: «Я никого не вижу, но мне кажется, что за нами наблюдают». Обычно он оказывается прав. Потому что в следующее мгновение откуда-то выскакивают индейцы в боевой раскраске.

И у меня сейчас было такое же ощущение. Я задумался: хрустнула ветка. Под чьим-то весом. И уж точно это не енот. А еще звук казался приглушенным. Олень или кабан не умеют красться, потому что у них копыта. А вот люди и медведи — умеют. Честно говоря, медведи меня не особенно пугали. Черные медведи скорее любопытны, чем опасны. Но был и другой вариант, при мысли о котором волосы вставали дыбом.

Я расстегнул палатку, поднял Эбби в спальнике и прижал палец к ее губам.

— Ш-ш-ш…

Она обхватила меня за шею. Свободной рукой я подхватил аптечку и кобуру и спустился по берегу, выйдя из круга света. Потом, по щиколотку в воде, пересек реку и вышел на песчаный пляж.

Эбби шепнула:

— Что случилось?

Я прислушался.

— Пока не знаю…

Я уложил ее на берегу под нависшими ветвями деревьев. Прошло минут двадцать. Мы ждали, а я мысленно прокладывал завтрашний маршрут и размышлял, где нам перекусить и раздобыть воды. Где не стоит бояться людей, а где лучше притаиться. Здесь река была чище, чем в других местах, и мы могли пить прямо из нее, но с пастбищ в нее стекало бог весть что. Пестициды и навоз — то и другое я предпочел бы не пробовать на вкус. Зато на берегах повсюду стояли артезианские колодцы, снабженные ручными насосами — надо только знать, где смотреть.

Я уже собирался нести Эбби обратно, когда из зарослей вышел человек. Высокий, тощий, босиком, в джинсовых шортах и футболке. Он показался из-за деревьев, ступил в реку и медленно зашагал к лодкам. Он осторожно вынимал ногу из воды и затем беззвучно погружал ее туда снова. Так ходят олени, когда не хотят быть замеченными. Потом появился второй и направился прямо к палатке, а следом — третий. Первый обыскал каноэ, а двое других заглянули в палатку. До меня доносился их хриплый шепот.

Они чиркнули спичкой и бросили в костер все — палатку, мой спальник, нашу одежду и остальные вещи. Палатка коптила, обволакивая окрестности дымом, отчего все трое закашлялись. Наконец огонь победил, тент занялся, и пламя, взметнувшись метра на полтора, озарило берег.

Когда дым развеялся, тип, что рылся в каноэ, собрал все, что у нас было, в одну из лодок и потащил ее вверх по течению. Пройдя сотню метров, он вытянул каноэ на берег и уволок за деревья. Я слышал, как он пробирается через лес. Пламя гудело, освещая пляж. Двое оставшихся, казалось, разъярились еще сильнее. Их лица окрасились золотом. Я видел достаточно, чтобы понять: они мне не нравятся, но слишком мало для того, чтобы опознать их при случае.