Эми Эндрюс - Жаркие ночи
Клаудия сглотнула, ее соски затвердели под его бесстыдным взглядом, захотелось схватить его руку и поднести к одному из них, чтобы почувствовать, как он сжимает его, как тогда ночью несколько недель назад.
Ей и так хватает забот.
— Ты всегда так чисто выбрит… такой гладкий… Мне было интересно выяснить, не пропустил ли ты какое-то место и все такое.
— Так ты проверяла, не растет ли у меня щетина на губах, да? Своими губами?
Клаудия с досадой поняла, насколько нелепо это звучит. Но даже унижение не остановило ее. Нет.
Глупый дьявол.
Глупый. Глупый. Глупый.
— Нет… Твой рот… Боже… твои губы… — Клаудия закрыла глаза. Как же это объяснить?
— Скажи ему, что у тебя случилось временное помутнение рассудка, и извинись, — требовал ангел.
— Пошли его подальше, — вмешался дьявол. — Скажи, что они выглядели чертовски милыми и манящими в мерцании красного света.
Клаудия застонала, желая, чтобы они оба заткнулись.
Внутри Люка все встрепенулось, когда из ее рта вырвался мучительный стон. Каждое слово отдавалось в паху. Так хотелось ее поцеловать, вырвать из горестного состояния. Однако после этого он вряд ли смог бы так просто ее отпустить, слишком возбуждающе на него подействовала сложившаяся ситуация.
Он хотел услышать комплименты о своих губах, добраться до ложбинки между грудей и впиться в соски.
— Итак, мои губы?
Клаудия широко распахнула глаза, его просьба прозвучала как приказ. Он хочет заставить ее говорить об этом?
— Я… просто полюбопытствовала… Много лет думала, как бы их поцеловать. И вдруг… да еще дьявол у меня на плече твердил, как мил твой рот в свете будильника, и это правда… правда очень красиво. И потом я…
Люк засмеялся. Естественно, не она первая сваливает вину на дьявола, но ее слова так убедительны, что он невольно поверил.
И польщен.
Да… кое-что об этом дьяволе он знал.
Люк сократил дистанцию. Скользнул рукой по ее затылку, проводя большим пальцем вверх и вниз. На шее рука наткнулась на бретельки платья, и ему понадобилась сила воли, чтобы их не развязать.
— Сколько, — спросил он, бросая быстрый взгляд на ее губы, — сколько ты хотела меня поцеловать?
Клаудия понимала: это прекрасная возможность солгать, он же не может заглянуть ей в голову. Можно сказать, с того времени, как он подглядывал за ней. Или с прошлой недели. Или придумать что-нибудь еще. Но его пристальный взгляд, казалось, взывал к откровенности.
Кроме того, видимо, наступил момент для серьезного разговора. Не важно, как это потом аукнется.
Она вздохнула, внезапно пересохло горло. Рука на затылке успокаивала, и она с трудом боролась с желанием закрыть глаза.
— Всю жизнь, — наконец призналась она. Так отчаянно. Клаудии захотелось забрать свои слова обратно. — Грустновато, да?
— Нет, — прошептал он. — Сладко.
Клаудия издала полусмешок-полустон.
Люк вдруг почувствовал, как напряглась ее шея.
— Что?
Она широко раскрыла глаза.
— Меня тошнит быть сладенькой старушкой Клаудией.
Люк медленно наклонил голову.
— Тогда чего ты хочешь?
Клаудия не отрываясь смотрела на него. Черт возьми, о чем он думает?
— Я хочу, чтобы ты заткнулся и поцеловал меня. — Она едва сдерживала гнев на саму себя.
— А чего хочешь ты?
Люк был на полпути к эрекции с начала разговора о поцелуе Клаудии и теперь набрал максимум при ее столь определенном высказывании. Мгновение выдержал ее пылающий взгляд и стал целовать ее губы, грудь, живот.
— Я хочу сорвать это чертово платье с тебя, наслаждаться твоей грудью, пока буду внутри тебя. Я хочу, чтобы ты кричала так громко, чтобы Эйвери и Джона услышали через четыре этажа. И когда я это сделаю, хочу повторить все сначала. Я хочу проделывать все это с тобой. Всю. Ночь. Напролет.
Клаудия думала, что суше, чем сейчас, во рту быть не может, но ошибалась. Каждая клеточка ее тела стремительно теряла влагу под его честным взором и еще более честным признанием.
— Ну, — едва смогла произнести она, облизывая губы. — Как насчет того, чтобы начать с меня, а потом постепенно перейти к тебе?
Люк улыбнулся ей, она улыбнулась ему.
— Хороший ответ.
Он целовал крепко, глубоко проникая языком, без церемоний, без нежных приготовлений, это был полновесный поцелуй с первой секунды, как только их губы коснулись друг друга. Властный и требовательный, взрывной и заискивающий, лишавший ее воздуха и способности воспринимать реальность. Он говорил о похоти, желании и неутоленной жажде. Требовал капитуляции, и она с готовностью сдалась.
— Боже, — простонал он, не отрываясь от ее рта. — Я хочу тебя.
И прежде чем у нее появился шанс ответить, он перевернул ее на спину, лег на нее и начал опять целовать. Глубоким, влажным и жадным поцелуем, вдавливая ее в матрас, каждым ударом языка зацеловывая до беспамятства.
Клаудия едва смогла перевести дыхание, когда он оторвался от ее рта после стремительного нападения, но это была лишь короткая передышка. Он снова впился в нее, ведя влажную дорожку к шее и к ложбинке между грудей. Он провел горячим языком между обнаженными полушариями. Клаудия застонала.
— Расстегни лиф, мне нужно видеть тебя.
Пальцы Клаудии дрожали от желания, она и не думала противиться его приказу, а это был именно приказ. Ей самой хотелось, чтобы он смотрел на нее. Черт, она хотела, чтобы он делал и многое другое.
Ей это нужно.
Наконец пальцы справились с заданием, и она стянула топ, предоставив себя его взору. Увидев ее грудь, он с восхищением присвистнул, отчего соски затвердели у него на глазах. Он принялся ласкать их. Клаудия кричала, стонала, молила не останавливаться, когда он теребил чувствительные кончики языком, переходя от одного к другому до тех пор, пока она не потеряла способность соображать.
Его руки скользили по телу под платьем, проникли в трусики, скользнули пальцами по бархатистой коже и направились к клитору.
— Люк! — закричала она, хватая его за плечи, вздрогнула всем телом и почувствовала, что падает. Ее глаза распахнулись.
Он успокоил ее новым долгим, глубоким и влажным поцелуем, продолжая поглаживать пальцами.
— Ты такая вкусная, — прошептал он и снова вернулся к ее груди.
Под его нежными руками и требовательным языком, ритмично двигавшимися и дополнявшими друг друга, она трепетала, приближаясь все ближе, ближе и ближе к нирване.
Тело уже не принадлежало ей. Она парила, наблюдая, как оно распадается на кусочки. Ей свело живот, и что-то глубоко, глубоко, глубоко внутри оборвалось, разрывая, раздирая ее на части. Это ощущение росло и росло до тех пор, пока не стало невыносимым, а удовольствие превратилось в боль. Она умоляла взять ее, взять как можно скорее.
