Скажи, что простишь (СИ) - Дюжева Маргарита
— Потянулась неудачно. Ногу свело.
— Не хорошо врать, — издевается Егор, и в отместку я впиваюсь когтями в каменный пресс, — Ай!
— Что это?
Да как вы меня задолбали.
— В животе урчит, — огрызаюсь и, желая поскорее закончить с этим фарсом, произношу, — я никуда не пойду с тобой, Мирон. Между нами все кончено.
Сколько раз я ему это уже говорила? Когда уже дойдет?
— Да я просто по-дружески…
— Все. Конец.
— Но…
— Финиш.
— Лен...
— До свидания, — скидываю бессмысленный разговор, — все, доволен?
Егор кивает и, спустя мгновения мой мир переворачивается. Вот я сижу на нем, а вот уже распластана на кровати, придавлена тяжелым телом, и губы горят от жадного поцелуя.
Малов ненасытен. Терзает меня, доводит до исступления, наказывает за свою ревность и, клеймит, стирая все, что было прежде.
Я – его, он – мой. Остальное не важно.
Вечером я отправляюсь в кино со Светой. Она уже совсем круглая и очень забавная. Мне безумно хочется, чтобы она, наконец, тоже стала счастливой и так случается, что ее Счастье, живущее в уютном животике, решает, что пора познакомиться с мамочкой именно сегодня.
На середине сеанса у подруги начинается резь в животе, а спустя несколько минут и вовсе отходят воды.
Всю дорогу до больницы она лежит на заднем сиденье и причитает:
— Слишком рано. Рано!
— Все будет хорошо, — я стараюсь ее поддержать и утешить, но у самой от страха кишки сводит. Я плохо понимаю в детях, но знаю, что в животе они должны сидеть ровно девять месяцев. У Светы все происходит раньше на несколько недель.
К счастью, нас уже встречают. Прямо к такси привозят каталку и бережно помогают на нее забраться.
— Ну что, дорогая, рожаем, — спокойно произносит строгая врач, едва только взглянув на Свету.
Подруга зеленая от страха. Я кажется тоже. Чувствую себя бесполезной и бестолковой, но, к счастью, мне находится дело. Перед тем, как Свету увозят, она сует мне ключи от своей квартиры.
— Привези мою родильную сумку. Она готовая уже. В шкафу в моей комнате.
Я хватаюсь за это дело со всей дурью и ответственностью. Мчу к Светке домой, по дороге задолбав таксиста:
— Быстрее пожалуйста. Еще быстрее. Ну что так медленно?! Там человек рожает!
Кажется, он готов перекреститься, когда высаживает меня у Светкиного дома, но я спешу его расстроить:
— Ждите! Сейчас обратно поедем.
Я бегу к подъезду, врываюсь в лифт и судорожно жамкаю кнопку нужного этажа. Металлическая коробка неспешно ползет наверх, нервируя меня еще больше.
Но самый треш случается, когда я в темноте путаюсь с замком, не попадая трясущимся ключом в скважину, а за спиной раздаются тяжелые, торопливые шаги.
Если это маньяк, то в его же интересах пройти мимо, потому что я сейчас так взвинчена, что отпинаю по почкам не задумываясь.
Оборачиваюсь, но в тот же момент в лицо бьет свет от фонарика. И мне требуется несколько секунд, чтобы проморгаться и понять, что это не маньяк, а кое-кто похуже.
Смолин!
— Где Света?
Сказала бы я где…
— В клинике. Рожать собралась.
— Но ей еще две недели ходить!
Надо же внимательный какой.
Впрочем, у меня нет времени на то, чтобы пререкаться с ним. Коротко описываю ситуацию, но когда он спрашивает, почему ему не позвонили, не могу удержаться от шпильки:
— А кто ты такой, чтобы тебе звонить?
Он делал моей подруге слишком больно. Она из-за него перестала улыбаться и стала похожа на тень! Я ему этого не прощу. Никогда… Но кажется, ему похер. Кирилл забирает у меня сумку и командует:
— Поехали. Я отвезу.
Ну и правильно. Пусть везет. Пусть участие принимает, а то все они горазды нервы мотать, а как до роддома доходит, так у них лапки.
Но когда мы приезжаем в клинику, Кир меня удивляет. У него не лапки, у него лапищи с огромными когтями. Он вверх дном все переворачивает, чтобы у Светки была лучшая палата и лучшие условия. Пока идет операция, как тигр в клетке мечется по коридору, и когда из-за закрытых дверей раздается надрывный детский плач, меняется в лице.
В холодных голубых глазах появляется что-то чему я не могу дать определения, но впервые мне кажется, что он не так плох, как я о нем думала.
***
Наивная! Он хуже! Гораздо хуже! Просто горный тролль, пожирающий на завтрак хрупких девственниц.
А как его иначе назвать, если на следующий день, вернее на утро, когда все нормальные люди еще спят, он будит меня звонком. Не по телефону, и даже не в домофон, а в дверь!
— Кто там, — ворчит Егор, сонно притягивая меня к себе.
— Не знаю. Может соседка, — наивно отвечаю я и ползу открывать.
Вижу на пороге Смолина и рефлекторно захлопываю перед его носом дверь.
Снова звонок.
Сон уже как рукой сняло. Я поправляю короткую пижаму и снова открываю:
— Чего тебе?
— Помощь нужна. Собирайся.
Я слышу, как в комнате что-то падает. Кажется, это Малов свалился с кровати, услышав в такую рань мужской голос.
— Что-то со Светой?
— У нее все хорошо, — он сдержано улыбается и тут же хмурится, уставившись на что-то за моей спиной.
Оборачиваюсь и вижу Егора, замотанного в простыню. Выглядит грозно и очень внушительно. И взгляд такой, что прям ууух.
Кирилл смотрит на него, на меня и жмет плечами, мол его это не касается:
— Она ничего не покупала к рождению дочери. А я понятия не имею…
— Ни слова больше! — останавливаю его жестом, — дай мне десять минут на сборы.
Я бегу в спальню, на ходу столкнувшись с Маловым:
— Кстати, знакомьтесь. Это Егор, это Кирилл. Дальше сами.
Пока они что-то бухтят в прихожей, я судорожно ношусь по комнате, хватаю в охапку вещи и бегу в ванную.
А когда выхожу. Они оба меня ждут в полной боевой готовности. Егор уже даже курку надел и обулся. Как у него это получается? В одной простыни же был!
Он перехватывает мой изумленно-возмущенный взгляд и усмехается:
— В армии нас и не таким фокусам научили.
Фокусник хренов.
Я выталкиваю их из квартиры, запираю дверь, и мы втроем едем в детский магазин. Мне стыдно признаваться, но я тот еще помощник, когда дело касается детей, и Смолин очень сильно облажался, если думал, что я сейчас четко и размеренно проведу его между полок, пальцем указывая на то, что надо купить.
Ага. Сейчас!
А как же завопить, схватив розовую распашонку: смотри какая красота? Или пустить слезу при виде крошечных пинеток?
В общем, хорошо, что Смолин – мужик богатый, потому что бедный бы повесился, ибо набрали мы сто-о-олько всего, что пришлось заказывать грузовое такси. Кроватка, пеленальный стол, ванночки, пирамида из памперсов и десяток пакетов с детским барахлишком.
Светка точно по голове за такое не погладит, но плевать. У меня оправдание есть – я в шоке от того, что творится в моей жизни. От того, что Кирилл оказался не таким говнюком, как я его считала, оттого что мы снова с Маловым, оттого что все так быстро меняется!
Со всей тщательностью я подхожу к обязанностям крестной и занимаюсь подготовкой Светиной квартиры к возвращению хозяйки с малышкой. А мужики мне помогают.
Пока я перестирываю и глажу все детское добро, они дружно собирают кроватку и всю остальную мебель. Потом вместе убираемся, расставляем все по местам, и довольные проделанной работой, расходимся по домам.
Я все думаю о том, что Кирилл поменялся, и что я не ожидала от него такой прыти. И даже говорю от этом Егору, на что он реагирует на удивление спокойно:
— И что такого? — жмет плечами, — когда ты будешь в роддоме, я тоже все буду готовить к твоему возвращению.
У меня аж холодный пот по спине заструился.
В роддоме? Он серьезно?
Я не из тех женщин, которые едва увидев мужика, тут же прикидывают сколько детей у них будет. Но сейчас, если честно, кольнуло. Сильно и томительно. К щекам прилил нестерпимый жар, потому что я внезапно представила себя беременной круглой и неуклюжей. А рядом Малова. И от этих фантазий так сильно застучало в груди! А еще почему-то захотелось улыбнуться.
