Песнь любви - Lama Lieutenant
Александр и не подозревал, что именно он был хозяином души короля на Севере.
Сначала он разделся сам, жилистый, гибкий, как ветвь дерева, сильный и загорелый. Потом он ласково раздел Хельвига, невесомо пробежавшись пальцами по застёжкам, шнуркам и пуговицам, целуя кожу то там, то тут и игнорируя налитой член, полностью подвластный его воле.
Хельвиг с удивлением заметил, каким властным стал Александр, а заметив, вспомнил, что он был таким всегда. Он всегда был своеволен и непреклонен в своей особой манере, вынужденный скрывать свою натуру, ведь слуге не положено приказывать, а Александр был идеальным слугой. Но не сейчас. Сейчас он был тем, кем и являлся на самом деле: его любимым, его мужчиной, светом в его окне.
Александр натирал его застарелым мылом и умывал водой, пока Хельвиг наслаждался прикосновениями его ладоней, уже не таких мягких, как прежде, но обращавшихся с ним бережно, аккуратно, с запредельной, невыносимой лаской.
Он скользил вокруг него голый и соблазнительный, как грех, а потом присоединился к купанию и позволил омывать уже себя. В купальне это было проще, чем в ванной.
— Я избегал этих покоев много лет, — сказал Хельвиг, целуя мокрый затылок дроу.
— Ты теперь король, а боишься воспоминаний.
Жестокий, жестокий дроу, но как же он хотел его. Как же жаждал оказаться внутри, в скользкой, тугой дырке, голодной до его семени. Жаждал окропить это тело собой, заклеймить своим и быть с ним рядом вечно, подчиняя и подчиняясь, забирая и отдавая, складывая их жизнь — одну на двоих — в легенду, что обязательно заканчивается там, где началась.
— Наглец. — Хельвиг небольно схватил его за горло, предупреждающе сжал. — Знаешь, что делают короли с теми, кто слишком распускает язык…?
Александр откинул голову ему на плечо и схватился руками за края купальни. Он задышал тяжело и задрожал, как от холода.
— Кладут на этот язык свой член… — предложил он.
Хельвиг тихо рассмеялся. Обязательно. Непременно. Но потом. Александр не хотел ублажать. Он хотел быть ублажённым и, желательно, изнутри. Кто такой Хельвиг, чтобы не подчиняться его желаниям?
У кровати уже стояли масла, и Александр смешал их в одно, подогревая над маленькой свечой в глубоком блюдце. Затем он отдал блюдце Хельвигу и обратился к нему:
— Возьми меня сейчас, Хельвиг из рода Белых Медведей. Для меня было, есть и будет честью принимать тебя. Я не знаю никого достойнее тебя. Я никогда не был так полон ни с кем, кроме тебя. Чтобы не случилось, и где бы мы ни были, я уже навеки твой. Сделай меня своим. На этот раз навсегда. Либо после этой ночи отошли меня.
— Не говори глупостей, — огрызнулся Хельвиг. — Сейчас ты уже никуда не уйдёшь от меня. Даже если запросишь, я больше не отпущу. Ты пришёл сам, мы теперь принадлежим друг другу. Как всегда было. — Он забрал блюдце с тягучим маслом и взял лицо Александра в свободную ладонь, заглянул в сияющие глаза. — Этот замок, он весь твой. Этот лес твой, и эти люди твои. Мы все принадлежим тебе. Особенно я. В первую очередь я.
Губы Александра, соблазнительные и полные, приоткрылись удивлённо и чувственно.
— Хельвиг, — прошептал он, распахнув ресницы. — Потом… ты позволишь мне?
Каков наглец. Хельвиг усмехнулся и грубо хлопнул любовника по щеке.
— Я тебя в рог скручу, наглое существо, — пообещал он, склоняясь к чужому уху. — Я сейчас выдеру тебя так, что ты об этом и не вспомнишь… Но если вспомнишь… — Рукой он скользнул по податливой талии, ловя отзвуки дрожи желания. — Так тому и быть.
Наверное, он удивил Александра, но он не мог иначе. Он отпустил его, чтобы они стали равны, и теперь не мог отказывать ему в том, в чём Александр никогда не отказывал сам.
Но и Александр удивил его. Вспыхнувший во взгляде гнев, что Хельвигу всегда приходилось усмирять в постели, так и остался лишь во взгляде. Александр покорно лёг грудью на простыни и широко раздвинул длинные ноги, увитые рельефными мышцами. Он смотрел из-за плеча пылающим диким взглядом, но не более того. Он научился усмирять себя сам. Он действительно повзрослел.
Хельвиг положил подрагивающую руку на прохладную ягодицу. Он знал, что всё изменится, но не подозревал, в каком восхищении он будет тонуть, не имея сил всплыть на поверхность.
— Любимый… — прошептал он безумно и ворвался в Александра двумя пальцами сразу. Тот заскулил. — Мой милый… — Хельвиг прикусил левую ягодицу и задвигал рукой. — Ты так неправ… это для меня честь быть с тобой. Это ты… ты тот, кто спас меня. Ты — прекраснейшее из созданий… Ты дороже всего остального для меня.
Он брал Александра так же, как брал много раз до этого. Вгрызаясь в плоть на плече, и безжалостно врываясь в подрагивающее в экстазе тело. Он знал, как доставить удовольствие своему дроу не меньше, а может быть, и больше, чем дроу мог доставить ему. Потому что желания Александра были просты. Он хочет боли на своих плечах и ягодицах, он хочет наполненности внутри, он хочет быть бескомпромиссно покорённым. Он хочет всё это от Хельвига. И если однажды этот мужчина захочет сам оказаться на вершине, Хельвиг даст ему такую возможность. Он даст ему всё, чтобы он ни пожелал.
— Когда ты во мне, я словно умираю. — Его взгляд совершенно, непримиримо серьёзен, когда он говорит это. — Я полон под завязку и это пугающе и невыносимо. Поэтому я хочу покрыть и тебя. Чтобы ты знал, как это прекрасно — давать тебе.
Хельвиг щёлкает его по губам.
— А недавно называл меня своим повелителем…
— Так и есть. — Александр с готовностью кивает. — Я должен помыться. Твоё семя всё ещё внутри. Оно жжётся.
Хельвиг отпускает его, перекатываясь с его тела на бок. Он бы хотел наполнить Александра ещё хотя бы раз перед рассветом, но у них это было впервые за эти несколько лет, и Хельвиг знает, что теперь его любовнику нужно время восстановиться. Он будет с удовольствием ждать, когда это произойдёт.
— У меня есть для тебя подарок, мой король. — В зелёном, бархатном кафтане, с чистыми, длинными волосами и гладким лицом Александр буквально ослепителен. Настолько, что Хельвиг готов сощуриться, чтобы не потерять разум.
Александр пришёл к нему почти под вечер, после того, как проведал всех своих старых приятелей: Бьорна, Вильда, Хельд, Огдена и Марса и даже могилу Кальвига, камень, оставленный в напоминании о воине, что теперь празднует в зале вечного пиршества
