Кэтрин Гаскин - Край бокала

— Да, вы тут как будто ничего не выигрываете.

— Коннор так не думает. Он считает, что я прибыла сюда в последнюю минуту, чтобы унаследовать все достояние, которое он собирал по крупицам.

Брендан слегка присвистнул:

— Вот как? А я сдуру об этом не подумал. Это, конечно, ерунда. Всем известно, что леди Мод собиралась оставить все ему. Именно поэтому она поручила ему эту неблагодарную работу.

— Неблагодарную?

— До появления денег Прегера она была именно неблагодарной. Потом Коннор женился на Лотти, и все переменилось. Появилась возможность для возрождения традиций Шериданов. Они собирались создать курсы, чтобы иметь достаточно квалифицированных мастеров, а на обучение стеклоделию уходит пять лет. Коннор бы справился с этим. Он человек дела и умеет доводить его до конца. Но он не смог удержать деньги Прегера. Когда Лотти не стало, не стало и денег.

— Но почему? Ведь он же был ее мужем…

— Выяснилось, что у Лотти не было никаких прав собственности. Почему — неизвестно. Возможно, папа таким образом хотел добиться, чтобы дочь уделяла ему внимание. Возможно, ему не хотелось, чтобы его зять автоматически приобрел эти права. Она тратила много денег, но не своих, а папиных. Именно он мог обеспечить капиталовложения для восстановления стеклоделия. У Лотти были деньги на игрушки, вроде перестройки Мирмаунта (леди Мод с этим никогда бы не согласилась) или коневодства. Она еще хотела создать какую-то ткацкую фабрику, но все это были с ее стороны только планы. Когда ее убили, ничего не осталось, кроме доброй памяти о ней. Для окружающих она стала чем-то вроде вспыхнувшей и быстро погасшей звезды. Бог знает, смогла бы она выполнить хотя бы половину намеченного, но люди поверили в нее, хотя едва знали. И это важно.

— А почему о ней мало знали?

— Вам это интересно? — удивился мой собеседник. — Она впервые приехала посмотреть замок после того, как отец купил его — больше десяти лет назад. Потом она приезжала сюда еще два-три раза на праздники, последний раз — в прошлом году. А через несколько недель вышла замуж за Коннора. То-то разговоров было во всем графстве! Она была здесь самой популярной невестой.

— А почему она вышла за Коннора?

— Ну разве не могла она влюбиться в него?

— В Коннора самого по себе — наверное. Но в Коннора в Мирмаунте, обремененного заводом и фермой?.. Не знаю.

— Не следует недооценивать Коннора, он парень что надо. Но вы имели в виду, что при всем том он ирландский провинциал, а девушка вроде Лотти…

— А вы знали девушек вроде Лотти?

Теперь он откровенно рассмеялся:

— Хотите сказать, что я тоже ирландский провинциал? Не совсем. Мне случалось бывать и работать на континенте. Да, мне редко встречались девушки вроде Лотти Прегер. Не то что богатые или красивые, но такие образованные, как она, знающие, кажется, все.

— И вам это понравилось — блондинки, новые впечатления.

— Да. Я обрел внутреннюю свободу, раскрепостился. В Ирландии мало что изменилось: уклад жизни, сознание людей. Все застыло и обрело форму. И время, кажется, движется медленнее. Поэтому, наверное, Прегеру нравится здесь.

— А зачем вы сюда вернулись?

— Меня вовлекли во все эти планы на будущее — возрождение завода и все такое. Я работал тогда конструктором на заводе Эйде в Дании. Тут явился Коннор Шеридан и нарисовал радужную картину. Все это было чертовски заманчиво. Они хотели продолжать в старых традициях Томаса Шеридана, но вместе с тем попробовать и современный дизайн. Они собирались создавать новые рынки. Мне обещали предоставить все возможности воплощать свои идеи, и Коннор тогда поощрял это стремление. Ему хотелось снова прославить имя Шериданов. Я должен был стать у них главным инженером.

— Как он вас нашел?

— Моя мать и сейчас живет в дюжине миль отсюда, а мои пять братьев и две сестры разбросаны по всей стране. Мой отец был батраком на ферме. Имел два акра земли, корову и несколько кур, чтобы мы могли прокормиться. Он был достойным человеком, но я не хотел бы всю жизнь заниматься тем же, что и он. И я стал изучать стеклоделие у Шериданов, а потом на Ватерфордском заводе, когда они заработали во всю мощь. Я отделился от семьи и обрел свое ремесло, но мне надоело делать одно и то же по чужим образцам. Я накопил деньжонок и отправился в Венецию. Там я, конечно, научился тому, чему никогда не мог бы научиться в Ватерфорде. Я хотел бы работать как они, но я не итальянец, и мои прадеды не были стеклодувами в Мурано, так что шансов у меня не было. Я уехал в Швецию и стал работать на одном из тамошних заводов, а оттуда мне предложили перевестись на тот датский завод. Там, в Скандинавии, я тоже многому научился. Я наслаждался жизнью и думал, что никогда не вернусь сюда. И тут появился Коннор со своим предложением. Он многое знал обо мне и видел некоторые из моих выставочных работ. Этого вполне было достаточно, чтобы начать со мной новую страницу возрождения стеклоделия Шериданов. Я, конечно, принял его предложение, получил полную свободу и мог нанимать мастеров, в том числе людей с континента. А поскольку сам я здесь родился, то здешние мастера охотнее выполняли мои указания, чем указания шведа, говорящего по-английски. Членство в совете директоров, дивиденды… ради этого стоило вернуться в Ирландию. А потом этот ужин в Копенгагене с Коннором и Лотти. Была ранняя холодная весна, а когда прошел снег, небо прояснилось, и на нем вспыхнули огромные звезды. Мы втроем, словно дети, стояли под уличным фонарем и говорили, говорили… Помню, я сказал какую-то глупость: мол, было бы здорово научиться делать хрусталь, который бы горел, как эти звезды. Великолепная была ночь! Я говорил, что стану величайшим художником-стеклоделом в мире… В ту ночь я казался себе именно таким, а Лотти, в своей леопардовой шубке, светловолосая, — красивейшей девушкой в мире.

— И вы влюбились в нее, — заметила я.

Он пристально посмотрел на меня.

— Это ведь ясно, не так ли? И конечно, это случилось той ночью. Наверное, ясно и то, что я не так много видел красивых девушек, как хотел показать. Может быть, тогда я и узнал, что такое красота. — Он поднял свой бокал и осушил его, словно салютуя в честь той ночи.

Минут десять Брендан молчал, словно забыв о моем существовании, но я не чувствовала себя задетой. Он поделился со мной сокровенным, после чего я уже не могла быть ему чужой. Поставив свой бокал, я потянулась за моим плащом, сказав:

— Наверное, мне пора возвращаться.

Он поглядел на меня изумленно, будто только что заметил, и спросил:

— Уже пора? Почему?

— По-моему, меня ждут.

— Они не имеют права чего-то ждать. Они же обходились без вас до сих пор.