Дикси Браунинг - Поздняя луна

— Рейн, я ваш друг. Меня беспокоит, что вы несчастны. Понимаете вы это?

Она отвернулась от него, и он ждал с растущим нетерпением, чувствуя, что сейчас она снова уйдет в себя. Черт возьми! Сначала надо оторвать клешню, отделить ее, раздавить скорлупу, а потом доставать каждый нежный кусочек так осторожно, чтобы не поломать его.

Он хотел быть ее другом. И даже больше. Ее нежное дыхание, запах ее духов пьянили его, и он почувствовал с отчаянием, изумившим его самого, что он хочет от этой женщины гораздо большего, чем когда-либо сможет получить.

С таким же успехом она могла бы спуститься с луны, вместо того чтобы прилететь с другой стороны материка. И все же временами, когда она забывала, что нужно быть холодной и корректной, — временами он ловил в этих затуманенных серых глазах отблеск чего-то такого, что задевало самые потаенные его струны и от чего всякий раз до боли захватывало дух. Еще ни одна женщина никогда не действовала на него так.

От сдерживаемой ярости кровь застучала у него в висках.

— И вы все еще любите его, да? Кто из вас хотел развода? Вы сбежали, надеясь, что он последует за вами? — Сайлас хрипло рассмеялся. — Я все не мог понять, что такая женщина, как вы, может делать в этом месте. Теперь все становится ясно.

Рейн невидящим взглядом уставилась в темноту. Свет прожектора с маяка, появляясь через равные интервалы, освещал вспененную поверхность воды и исчезал где-то в морской дали. Пожалуйста, не надо, Сайлас, умоляла она молча. Ей требовалось время, чтобы прийти в себя, чтобы обрести душевное равновесие.

— Сайлас, прошу вас, вы не правы. Все совсем не так. Я не хочу говорить о Поле, так что вы, пожалуйста, не заставляйте меня…

Пол. Сайлас мысленно проклял это имя. Он потянулся было к ней, но уронил руку. Он оказался слишком настойчивым, но, черт возьми, ему и самому было почему-то неловко. Он никогда не чувствовал ничего подобного ни к одной женщине. Это тревожащее сочетание желания, симпатии и покровительства — как бы все это вместе ни называлось, ему лучше побыстрее от этого избавиться, а не то он в итоге окажется полным идиотом.

— Я провожу вас домой, — спокойно сказал он. — Если я обидел вас, Рейн, извините. Я иногда бываю слишком резок, но, как правило, я стараюсь не совать нос в то, что меня не касается.

Несмотря на собственное отчаяние, Рейн почувствовала нотку недовольства в его голосе и заметила:

— Ах, Сайлас, дело не в вас, а во мне. Наверное, я просто… просто очень сосредоточена на себе. Я не привыкла обсуждать мою личную жизнь с кем-нибудь, и если вас это беспокоит и становится проблемой, то, я думаю, ее следует обойти. Или мне придется уехать.

Притушив искру желания, тлевшую в нем с момента их недавнего поцелуя, Сайлас выехал со стоянки и в угрюмом молчании направился к галерее. Инстинкт всегда был очень важен в его работе. Со времени охоты за наркоманами-перебежчиками в Мексиканском заливе и охоты за айсбергами в составе ледового патруля в Северной Атлантике он научился следовать своему инстинкту. И теперь то же покалывание в ладонях подсказало ему: то, что она держит в себе, во сто крат важнее всего, о чем он узнал с тех пор, как Реба вручила ему ее первое письмо.

— Все хорошо? — заставил он себя спросить, когда они подъехали к гаражу.

— Ну конечно, хорошо, — коротко сказала она. Потом, вздохнув, добавила: — Сайлас, извините, я обычно не такая строптивая. Я очень благодарна вам за то, что вы взяли меня сегодня с собой, и я… я хотела бы, чтобы мы были друзьями.

Флинт бросил на нее скептический взгляд и перегнулся через нее, открывая ей дверцу. Черт с ней, с вежливостью, он просто не настолько контролировал себя сейчас, чтобы помочь ей выйти из машины. Он всегда думал о себе, что он человек действия, — в те редкие минуты, когда он вообще размышлял о себе. Может, сначала следовало действовать, а потом уже разговаривать. У него хотя бы осталась надежда, согревающая мечты.

Однако, криво усмехнулся он, если он так уж размечтается, ему придется установить в комнате противопожарную сигнализацию. Он не чувствовал такого возбуждения со времени учебы в академии.

Сайлас нагнал ее в дверях. Входной свет освещал застывшие худенькие плечи, неестественно напряженную спину. Ему хотелось потрясти ее, поцеловать — что угодно, лишь бы поколебать эту неестественную настороженность. Она была слишком молода, чтобы все это стало ее неотъемлемой частью. Действуя под влиянием импульса, который вряд ли был таким уж альтруистическим, он схватил ее за плечи и повернул к себе.

— Сайлас!..

Не обращая внимания на ее протесты, он прижался к ее рту, прежде чем она успела повернуть голову. При всей ее хрупкости он остро ощущал силу и решимость, которая сжимала ее губы, защищая их от него.

Долго ли она может устоять против него, против самой себя? — подумала Рейн в отчаянии. Если бы он только знал, как она этого хотела, как часто представляла себе ощущение его губ, вкус его поцелуя.

Она чувствовала, как дрожат ее руки от желания обнять его за шею, и пальцы протестующе сжались в кулачки. Если бы у нее только хватило сил сдержаться! Если бы только у нее было желание сдерживаться от того, что он заставлял ее чувствовать! Если он попробует заставить ее, она будет защищаться — на это у нее выработался условный рефлекс. Но он так нежен, так безумно ласков и внимателен, и потому она была обезоружена.

Сайлас точно знал, когда он сломал ее сопротивление и задел ответную струну. Он почувствовал, как ее грудь поднялась от внутреннего вздоха, ощутил даже, а не почувствовал, как губы, которые не пропускали его губы внутрь, стали мягкими. Понадобилась вся его сила, чтобы сдержаться, но, слава Богу, он был достаточно опытен, чтобы понять: всему свое время. Она еще не созрела. Возможно, она никогда не созреет. Кто-то тут здорово потрудился. После первого мгновенного отклика она затаилась, как будто внутри у нее все застыло. Уже, возможно, поздно, но, если терпение поможет ему, он будет терпелив. Даже если это убьет его — а на это чертовски похоже.

Всю следующую неделю Сайлас уезжал до того, как она просыпалась, а если и возвращался днем, то она его не видела. Приближался день открытия, и работа в галерее требовала всех ее сил. Хильда приходила и уходила, когда хотела, и Рейн вполне набралась опыта, чтобы готовить себе простую еду.

Как-то апрельским утром, больше похожим на августовское, экономка заглянула в галерею и поинтересовалась у Рейн, не принести ли ей к открытию галереи, несколько комнатных растений.

— Там есть две веерные пальмы, которые подойдут для вестибюля, а остальные я могу расставить вокруг дома. По правде сказать, маме уже трудновато за ними ухаживать. Когда я возвращаюсь домой, мне все приходится делать самой, и иногда, бывает, так устанешь удобрять, поливать, ухаживать, что, кажется, глаза бы мои их не видели.