Джорджина Форсби - Только этот мужчина

— Я не смогу, не успею.

— Сможешь, — улыбнулась Палома.

Он подозрительно взглянул на нее, затем перевел взгляд на девочек.

— Та-ак, возможно. Кто будет фотографировать?

— Никакой огласки, — строго предупредила Палома. — Никаких сплетен, никаких фотографий и заметок в газетах. Мне хочется отметить событие в тесном кругу. Ну, у тебя ведь и так блестящая репутация?

Клив пожал плечами, указывая на девочек:

— Да, но их возраст еще не позволил им устать от известности. Хорошо, для самой красивой женщины в мире и для двух ее очаровательных подружек я сделаю чудо.

Они увлеченно приступили к обсуждению деталей. У девочек были разные вкусы. Лав хотела платье с кружевными гофрированными рукавами и корсажем с золотыми шнурками, а Виоле нравился более сдержанный стиль и классические линии.

Порой доходило до споров, порой Паломе удавалось тактично убедить девочек, но в конце концов модели были выбраны: для Виолы — небесно-голубого, для Лав — персикового цветов. Клив обещал сшить девочкам пышные нижние юбки. Палома захотела такое же дополнение и к своему серебряному платью.

С чашечкой кофе в руках Палома радостно смотрела на дочерей, увлеченных процедурой снятия мерок.

— У тебя, Анны и девочек схожее телосложение, хотя это и неудивительно, ведь вы с Анной родственницы. — Клив допил кофе. — Ее смерть поразила меня. У нее был великолепный стиль: всегда обворожительна, весела и самостоятельна в суждениях, что так редко встречается у современных женщин. И никакой небрежности в одежде, которая сейчас входит в моду.

Палома про себя отметила его неприятие нового. Клив старел, но не желал соглашаться с этим.

— Не помню, благодарила ли я тебя за твою рекомендацию Дорите, — сказала она, мягко переводя разговор. — Смешные бывают совпадения, не так ли? Ее фирма стала для меня первым местом работы, а когда она спросила, знаю ли я талантливого модельера, я назвала тебя.

Воспоминания доставили удовольствие обоим.

— О, мне это было нетрудно. Как только я тебя увидел, то сразу понял, что тебе нужно работать на подиуме. С твоей внешностью и походкой. Но я не знал, насколько ты фотогенична и есть ли у тебя бойцовский характер. Конечно, Дорита взяла тебя еще и благодаря одежде, заказанной у меня Анной. — Клив гордился собой, будто был единственным, кто разглядел в Паломе ее призвание. — Если бы ты пришла к ней в пошлых джинсах и майке, она бы сразу выставила тебя. И где бы ты была тогда?

Палома, поставив кофейную чашечку на стол, сказала:

— Я очень благодарна тебе за все.

— Да. Блестящая, головокружительная карьера не для слабаков. А кто же счастливчик?

Она знала, что скрывать бесполезно. С теплой, нежной улыбкой на губах она произнесла имя своего будущего мужа.

— Джон Патерсон.

— Ты очень бережно хранила этот секрет, — сказал Клив задумчиво.

Это задело Палому, но она не показала виду. Поднимаясь на ноги, она проговорила:

— Пожалуй, нам пора. Мы скоро приедем на примерку.

Так случилось, что Джон оказался в Окленде по делам, и они все вместе пообедали в дорогом ресторане. Виола и Лавиния отказались рассказать отцу, какие у них будут платья, потому что решили, что это будет приятный сюрприз ко дню свадьбы. Джон рассмеялся и прекратил расспросы, а когда они прогуливались после обеда, он как будто невзначай сказал им:

— Замечательная идея. Тайны сплачивают людей.

Конечно, он был прав. Хотя иногда те же тайны и разделяют их. Когда они возвращались домой, Палома все думала, что придет время, и она узнает, какая из тайн победит: та, что прежде, казалось, разделяла их, а на самом деле связала неразрывно, или та, что мешает ей доверять Джону.

— Ты весь день какая-то тихая, — заметил Джон вечером после ужина, когда девочки, полные впечатлений, отправились спать.

Палома кивнула, избегая его взгляда. С тех пор как она согласилась выйти за него замуж, они не спали вместе. Несмотря на то, что притяжение между ними возрастало день ото дня, ни он, ни она не предпринимали к этому попытку.

Джон принялся рассуждать:

— Когда мы поженимся, тебе, возможно, захочется кое-что переменить в доме. Если тебе понадобится помощь, мы можем обратиться к одному отличному декоратору — Лиз Синклер. Она известный мастер и должна тебе понравиться.

Палома кивнула.

— В доме многое надо бы обновить, как и в саду, — заметила она.

Взгляд Джона упал на фотографию Анны.

— Этот портрет ты также можешь убрать подальше.

— Не глупи, — грубовато ответила Палома.

Джон предложил это ради нее или же не мог допустить присутствия Анны, пусть даже умозрительного, когда приведет в дом другую женщину?

— Я думаю, это было бы несправедливо по отношению к детям, — добавила она.

Позже, уже в своей спальне, она внушала себе, что надо перестать сходить с ума из-за Анны. Палома, похоже, была недалека от ненависти к ней, потому что Джон и дети любили ее.

Мать порадовалась бы, узнав ее мысли. Хотя Анна немало помогала и ей, все же Евгения ревновала к ней дочь и считала, что ее шарм — это прикрытие злой натуры, вертящей людьми и обстоятельствами ради своей выгоды.

— Если бы моя мать научила меня вовремя натягивать вожжи, как ей советовала тетя Мэри, — говаривала Евгения, — я бы заставила твоего отца жениться на мне. Но я поступила так, как подсказывало мне сердце, и посмотри, к чему это привело.

Если она поддастся обстоятельствам, которых нельзя изменить, то закончит, как и мать, несчастной и обиженной, не в силах признаться себе, что сама виновата во всем. Так думала Палома, лежа в кровати.

Теперь она жалела мать. Все, к чему Евгения стремилась, пошло прахом. Оставленная дочерью, которую она, впрочем, и не любила. Жизнь, потраченная на борьбу с непреодолимыми проблемами. Беременность Паломы, разбившая ее последние надежды. Когда Палома нашла работу в агентстве фотомоделей, мать не обрадовалась и этому. Она была неприятно поражена и даже раздосадована тем, что ее дочь, которую она так мало ценила, оказалась подающей большие надежды. Она смеялась над ней про себя и не верила в ее будущее, хотя особенно и не отговаривала. Контракт с японским агентством быстро перенес Палому в другое полушарие. Там она и узнала о внезапной и бессмысленной гибели матери. Она хорошо помнила тот трагический день и чувства, охватившие ее: горе, сожаление, замешательство.

Палома прилетела хоронить мать. Она оказалась единственной родственницей на траурной церемонии. Анна на ее письмо не ответила, лишь с нарочным были присланы цветы. Тогда-то Палома окончательно оставила надежды когда-либо увидеть кузину, потому что решила, что Джон обо всем ей рассказал. Разрыв с Анной убивал ее даже больше, чем смерть матери.