Донна Клейтон - Ты мне нужен

Сев на постели, она прислушалась. В доме было тихо, что означало — Лили еще спит. Соскочив с кровати, Дженна ринулась в свою комнату. Оделась. Молнией метнувшись в кухню, сварила кофе и с двумя кружками отправилась на конюшню.

Кэйджа застала за старательной чисткой лошади.

Завидев Дженну, лошадь фыркнула. Он успокаивающе похлопал ее по шее. Пахло свежим сеном.

— Доброе утро, — произнесла Дженна от двери. — Ничего, если я войду?

Кэйдж кивнул, но продолжил заниматься лошадью. Дженна невольно залюбовалась, как ходят его мускулы при каждом взмахе щетки рядом с лоснящимся боком животного.

Давно усвоив, что опасно подходить к лошадям сзади, Дженна направилась к голове и остановилась там, ожидая, пока Кэйдж подойдет к ней. И расстроилась, заметив, что он не торопится.

— Я принесла тебе кофе.

— Спасибо, я не хочу.

Ее недоумение нарастало.

— Что случилось?

— Ничего не случилось. — Не взглянув в ее сторону, он перенес внимание на заднюю ногу лошади.

Стоило ему наклонить голову, и волосы черной волной упали ему на плечи. Дженна мгновенно вновь оказалась в постели Кэйджа, пряди его волос нежно касались ее лица, словно тончайшая ткань. Она сморгнула воспоминание и поставила кружки на ближайшую балку.

— Определенно что-то случилось. Я же не дура. Посмотри на меня, Кэйдж. Поговори со мной.

Он выпрямился, руки повисли как плети. В черных глазах вспыхнула досада.

Видя, что он не намерен заговорить, она начала сама.

— Так не встречают того, с кем совсем недавно… — она запнулась, осторожно подбирая слова, — были близки.

Ее охватила растерянность. Она пришла сюда, ожидая… чего? Жарких объятий? Нежных поцелуев?

Да, черт возьми! Да! Именно этого она и ожидала. И никак не рассчитывала столкнуться с холодным равнодушием.

— Значит, ты подумала, что секс кардинально все изменит?!

Это был не вопрос, утверждение. И хотя она не понимала, что он имеет в виду, почему так себя ведет, тон ей совсем не понравился.

Он прошел мимо нее и резким движением повесил щетку на крюк.

— Это ничего не меняет. — Вскинулся, запустил пальцы в волосы. — Хотя кого я пытаюсь обмануть? Это меняет все.

Дженне хотелось коснуться его. Он был достаточно близко, чтобы ощутить тепло его тела, вдохнуть его запах. Но тихий внутренний голос предостерегал — поступить так будет опрометчиво. Он вовсе не равнодушен к тому, что случилось. И злится.

Кэйдж цокнул, и лошадь двинулась к выходу. Шлепнул проходящее животное по боку, и кобыла потрусила в загон.

Стараясь говорить как можно спокойнее, Дженна спросила:

— Почему ты злишься на меня сегодня?

— Я злюсь на себя.

— Но почему?

— Я обманщик. Вор. Я украл твою девственность.

Не колеблясь, она мягко возразила:

— Нельзя украсть то, что отдают по доброй воле.

Простой логики оказалось недостаточно, чтобы унять его раздражение. Внезапно в нем пробудилась бешеная энергия. Он быстро сделал два шага в одну сторону, затем в другую.

— Последний год мне постоянно казалось, что меня обманули. А теперь, — он поднял руку и ударил себя кулаком в грудь, — сам стал обманщиком. Великий дух украл мою семью. Оставил меня одного. — Глаза его смотрели в одну точку. — А эта женщина вошла в мою жизнь. Женщина, которая не только лишила меня желанного освобождения в день той проклятой бури, но и прокралась в мой дом. В мою жизнь. Соблазнила меня своими сверкающими глазами. Стройной фигурой. Я лишь человек. Обычный человек.

Он говорил о ней, словно ее здесь нет. Словно они обсуждают кого-то третьего. От услышанного Дженна пришла в ярость. Если уж обвиняешь человека в том, что он перевернул твою жизнь, так хотя бы смотри ему в глаза!

— Так ты считаешь, тут лишь моя вина? — Едкий сарказм пронизал ее вопрос. — Выходит, я в ответе за то, что мы занимались любовью прошлой ночью?

— Не любовью. Сексом.

От унижения кровь бросилась ей в голову. Ей хотелось накричать на него. Зарыдать, завизжать. Но не получилось. Все в ней словно омертвело.

К чему беспокоиться о словах, которые он выбрал для определения произошедшего? Она ведь и раньше не надеялась, что их пустые клятвы и формальный брак когда-нибудь наполнятся содержанием.

Она попыталась сглотнуть, но горло пересохло. Значение имеет лишь неимоверный стыд, сковавший ее, когда стало известно его мнение об их интимной близости. Никому не простила бы она подобного оскорбления, подобной боли, разве что сам человек был бы слишком незначителен для нее.

— То, что произошло прошлой ночью, — отрубила она, — было прекрасно. И я отказываю тебе в праве принижать это. Ладно, относительно слова «любовь» мы не сошлись. Пусть будет «секс». Но какое бы имя ты ни подобрал, это было прекрасно.

На его лице появилось сожаление, которое лишь распалило ее сильнее.

— Не могу поверить, — на полных парах понеслась она дальше, — что ты расстраиваешься из-за того, что я спасла твою паршивую шею. Что не позволила въехать в бурлящий поток. Не настолько же ты глуп?

Оскорбление моментально заставило его забыть об угрызениях совести, если они и были. Глаза его прищурились, предостерегая, но она не посчитала нужным обращать внимание на подобные мелочи.

— Не приходило ли тебе в голову, что это не я спасла тебя тогда? Что то был сам Кит-тан-ит-ту-веч? Что сам Великий дух имеет планы, о которых ты и не догадываешься?

Его ярость уже бушевала вовсю. И Дженне не требовалось его слов, чтобы почувствовать ее. Не давая ему ответить, она сказала:

— Утешение в горе не означает конец жизни, Кэйдж. Утешение может прийти под знаком новой жизни — новой любви. Не обязательно ко мне. Но Великий дух может привести к тебе другую женщину, которая прогонит прочь горе. Тебе просто надо самому открыться миру и позволить этому произойти.

На долгое время воцарилось молчание. Нет, конечно, звуки были — пение птиц, шелест листьев снаружи, мягкое фырканье лошадей. Но молчание между ними было оглушающим.

Наконец Кэйдж произнес:

— Мое сердце слишком замерзло для любви.

Дженна в отчаянии скрипнула зубами.

— Меня не удивило бы, что у тебя вообще нет сердца.

От боли и ярости ей было трудно дышать. Он же великолепно справляется со своими эмоциями. Смотрит с невозмутимостью и высокомерием.

Она сделала все, чтобы показать ему, как много дарит жизнь. Любовь. Радость. Надежду. Будущее. Но он отказывается смотреть. И если хочет прожить остаток дней в одиночестве, кто она такая, чтобы ему запрещать?

— Я уезжаю, — объявила она. — Сейчас начну упаковывать вещи. К вечеру нас с Лили тут не будет.