Наталия Вронская - Зеркало любви

– А что же мне делать? – растерянно спросила вдруг Маша.

– Это ты о чем?

– Да о помолвке… – пробормотала Маша.

Глебов пристально посмотрел на дочь:

– Я тут так полагаю… Из каких соображений он остался верен слову – я не знаю. Быть может, из соображений одной лишь порядочности. А может, он любит тебя? – кинул он вопросительный взгляд на Машу. – Хотя… Трудно тут судить… В любом случае вам следует переговорить. И ежели ты увидишь, что он тяготится твоим обществом, то верни ему слово. Но ежели он влюблен… То ты просто дурой будешь, Мария Михайловна, ежели отпустишь такого человека от себя. И я тебя первый прокляну! Или в монастырь запру. Там дурищам вроде тебя, у которых поступки с разумом не сходятся, самое место!

– Папенька!…

– Ну-ну, не реви… А теперь, не обессудь, я тебя тут запру. И под окном тебе стражу определю. А то кто тебя знает…

– Папенька, еще одно только слово! – молящим тоном произнесла девушка.

– Ну, что еще?

– А как… как Алексей Иванович? – робко вопросила Маша.

– Хороша же ты, девушка! – Глебов не на шутку рассердился. – Нашла о ком спросить! И слышать не хочу! Сдох, так туда ему и дорога!

Михаил Федорович, с яростью хлопнув дверью, вышел. Маша лишь услышала, как скрипит ключ в замке.

– Так он убит… – прошептала она.

Убит! Ее жених, человек, которого она любила, которому так доверилась! И кто же убил его? Князь Никита Александрович. Он – убийца… Какое страшное слово! Погубитель чужой жизни! Страшно было воображать себе, что этот человек, такой светский, воспитанный, учтивый, назначенный ей в мужья – убил! Страшно… Что бы ни сотворил человек, смерть слишком суровое наказание. Ну, пусть закон карает, палач казнит, но вот так, вдруг, дуэль, которой она была свидетельницей. И хотя Лович поступил сам не лучшим образом, но ведь не он убил, а его убили…

Дуэль… Да, это был частый способ решения спора, и не секрет, что в дворянском кругу, в кругу Машиных знакомых чуть не все прибегали к нему. До Маши часто доходили разговоры о дуэлях, сплетни и происшествия в столицах. Говорили, что даже губернатор в молодости был записным дуэлянтом! Уклониться от дуэли было позором, а дуэль, совершенная по всем правилам, не была прямым убийством, но ведь государь же запретил дуэли! Он велел арестовывать дуэлянтов и примерно наказывать их! И, однако, немало слышала Маша об уклонении в послушании закону в этом вопросе. И к тому же одно дело просто слышать и другое – наблюдать. И наблюдать убийство человека близкого, должного стать родным!

Маша вновь заплакала. Ей казалось, что слезы у нее никогда не закончатся! Но… Но прошло еще около часа, и она уже только судорожно вздыхала, но уж не рыдала. Она лежала на постели, чего никогда не позволяла себе в иные дни, и думала…

Тем временем Никита Александрович сумел все ж устроить дело так, что правда впоследствии никогда не выплыла наружу. На руку ему было то, что все участники ночного события были замешаны в очень нехорошем деле и понимали это. Похищение девицы, ночная дуэль да и прочие иные проказы – все это вместе грозило бы им не просто арестом, но и разжалованием и судебным разбирательством! Ротмистр Лович был принесен на свою квартиру, к нему вызвали лекаря, и поскольку в тот момент с ним рядом не было никого, то и не с кого было требовать объяснений. Конечно, полковник Браницкий побушевал и потребовал расследовать произошедшее, но все положили ждать, когда дело само собой как-нибудь прояснится.

Никита направлялся к себе домой и размышлял. Он думал, когда будет прилично ему явиться в дом Глебовых? Нынче же или обождать? Он решил все же обождать и написать записку Михаилу Федоровичу с просьбой изъяснить ему положение дел и указать лучшее время для посещения.

Михаил же Федорович, получив записку от князя, возрадовался такой осмотрительности молодого человека и, памятуя о дочериных слезах и ее припухшем от слез лице, которое теперь не могло привлечь влюбленного взгляда молодого человека, просил Никиту повременить два дни, ибо «Машенька не совсем здорова», как написал Глебов. За два дня он надеялся привести дочь в подобающее чувство и состояние. Молодому же человеку заметил, что благодарен ему за спасение чести дочери безмерно и ждет его визита с нетерпением. Он, по правде сказать, был готов принять Никиту Александровича еще сегодня, но не был уверен в дочери. Посему решил не рисковать.

Получив письмо от Глебова, князь призадумался. Известие, что Машенька плохо чувствует себя, встревожило его. Он подозревал, что виденное ею не могло не взволновать и огорчить девушку. Более того, он опасался, как бы это не повредило ему в ее глазах. Если она действительно так любила этого негодяя, то может возненавидеть его за то, что он дрался с ним и поставил под угрозу его жизнь. Быть может, она думает, что Лович убит и…

Да, Лович был теперь жив. Князь только ранил его. Достаточно серьезно, но жизни этого мерзавца уже ничто не угрожало. Сегодня только он справлялся о его состоянии и уже знал, что рана была не слишком серьезна. Но Маша! Маша могла думать, что Лович убит и что убийца он – Никита. И, любя ротмистра, она ненавидит его предполагаемого убийцу.

Вот так так! Что же делать? Как показаться ей на глаза? Как объясниться? Надо было придумать что-то, но теперь Никите ничего не шло в голову. Он вздохнул, и положил себе больше об этом нынче не думать, а дождаться того дня, когда они с Машей окажутся наедине и вот тогда… Тогда он надумает, что сказать ей!

На другой день, уже полностью придя в себя, но не выйдя из-под домашнего ареста (а папенька объявил, что выпустит ее из комнаты только для того, чтобы она могла говорить с князем), Маша поразмыслила еще и о другой стороне всего случившегося. Она впервые поняла, в каком положении очутилась по своей же милости. Тут только девушка осознала, чем было это бегство и чем могло оно стать в глазах общества. И как все дурно выглядело, верно, все в глазах князя. Ведь он вряд ли догадывался о ее любви и решимости держать слово, данное Алексею Ивановичу. А ведь она поступила как дурная, легкомысленная женщина! Любой, любой мог теперь презирать ее! И даже, пожалуй, любовь не была бы ей оправданием.

Любовь без отеческого благословения, без честной свадьбы при множестве свидетелей – не обман ли это? Не обманывала ли она сама себя, полагая, что будет счастлива сама и осчастливит Алексея без всего, что признано обычаем? Не лучше бы было ей покориться отцовской воле с самого начала? Ах, что же теперь будет?

16

Время пролетело очень быстро. Настал день, когда ожидаемое свидание, которого страшились обе стороны, состоялось.

Никита Александрович, который желал уже скорее все решить, подъехал к дому Глебовых рано утром. Он был приветливо встречен, как самый дорогой гость проведен в покои и оставлен тут же в одиночестве. Михаил Федорович сам пошел за дочерью.