Амиру - Наталия Романова
Поднимаясь, идя по коридору, вертя в руках ключ, она считала шаги и дыхание. Привычно.
Тихо зайдя в номер, скинув обувь, мягкими шагами, перестав на какое-то время дышать, прошла к окну. Амир сидел в кресле и пил виски. В темноте, один.
Какое-то время она молчала. Он молча наблюдал за ней.
Тишина преобразовалась в наполненную горячей водой вату. Соня не любила воду. Впервые за эти дни он смотрел на неё открыто, его взгляд был напряженным. Видел изящный в своей неуверенности хрупкий силуэт женщины, в маленьком черном платье.
Лаконичность, законченность и простота. Взмах руки, отблеск браслета на тончайшем запястье, и рука нервно пробегает по краю платья.
— Это тот же отель?
— Да.
— Номер, он другой.
— Да.
— Почему? Зачем ты…
Тишина. Они говорят с тишиной, снова.
— Мне!! Нужно было знать, насколько изменилось… все…
— Либо изменилось, либо нет, тебе не нужны декорации, чтобы знать это.
— Не нужны.
— И? Изменилось?
Тишина бросилась к ногам уже грязной ватой.
— Да.
Соня осталась неподвижна, только браслет на её запястье дернулся. Неподвижна и молчалива. Развернувшись к окну, она смотрела на вид маленькой улочки. Выдохнула.
— Я в душ.
Её догнал грохот, звон. Она не сразу поняла, что бокал для виски разбился о стену, остатки которого стекали по стене.
Не испугалась. Не удивилась. Не обернулась. Она. Шла. В. Душ.
Через мгновение, оказавшись прижата к стене, она все-таки произнесла нечто похожее на звук и посмотрела в глаза. Тяжелые глаза своего веселого друга.
— Не хочешь знать, что я чувствую?
— Хм…
Руки, прижатые к стене по обе стороны от ее головы с такой силой, что костяшки пальцев побелели, медленно двинулись к лицу женщины. Пальцы очень мягко перебрали прядь волос, пробежались по скуле, губам, к шее…
— Я ненавижу тебя… не-на-ви-жу.
Соня пристально смотрела на губы Амира.
Губы изгибались в движениях, в которых было море желчи.
Ей надо было вытерпеть это до конца. Конца чего? Она не знала.
Конца его боли?
— Я ненавижу тебя. Ненавижу твое молчание, ненавижу эту стену, что ты тут воздвигла, — показал он рукой между грудью женщины и своей. — Ненавижу то, как ты убегаешь в свои мысли, и я не знаю, о чем они. Никогда не знал. Ненавижу постоянно пересчитывать время, я живу в двух часовых поясах. Из-за тебя. Ненавижу, что мое утро начинается мыслями о тебе, ночью я думаю о тебе. Ненавижу, что, когда я покупаю землю для строительства дома для своих детей — Детей! — я представляю, чтобы ты сказала, глядя на озеро или на деревья. Ненавижу даже твою печаль по Марату. Он был моим братом! Там и мой племянник, рядом с ним… и я ненавижу свою ревность к ним. Ненавижу, я ненавижу всё это. Но больше всего я ненавижу себя. Себя. Я не должен был позволять этому случиться, тогда… Я должен был пойти на поводу у тебя, я же видел, куда это ведет. Ненавижу, что позволил Марату занять моё место. Ненавижу, что это место не было моим. Никогда. Ненавижу, что оставил тебя потом, после всего… там, в квартире, на диване. Ненавижу, что, увидев тебя через два года, поняв, что ты потерялась, что тебе не место рядом с тем парнем — я уехал. Я просто уехал. Ненавижу, что с самого начала я все представлял как фарс, как шутку. Зная, что это не так. Ненавижу, что не стал идти против семьи, против памяти брата, хотя какая там память, я-то знаю Всю, — выплюнул, — историю. Ненавижу, что уехал от тебя на другой континент, ненавижу своё лицемерие, свою трусость. Ненавижу, что не настоял тогда, не заставил. Ненавижу свою ревность к твоему мужу, к другим мужчинам в твоей жизни и постели. Ненавижу то, с какой циничной легкостью ты отдаешь свое тело другим, когда от моего прикосновения вздрагиваешь, как от укуса змеи, — рука мужчина побежала вдоль тела, забралась под подол платья, проводя под резинкой чулка. Сильно вжав себя в маленькое тело, он раздвинул коленом её ноги, дав свободный доступ своей руке. — Как бы я хотел, прямо сейчас, тут, не сходя с места, вылюбить из тебя эту дурь, — рука расстегивает пуговицы платья, губы где-то рядом с ухом шепчут. — Я бы мог, птичка, я бы мог……
Резко оторвавшись, Амир открывает ногой дверь ванной комнаты, практически вносит туда изящную, хрупкую фигурку, отпускает, следя, чтобы женщина не села на холодный кафельный пол, кидая на пол полотенце. Настроив воду, он медленно раздевает её, до белья, аккуратно сняв украшения, наверняка зная, что браслет нервирует её…
Всё в полной тишине, под взглядом зеленых глаз, наполненных слезами.
Молча ставит женщину под душ, в белье, решив не переходить грань, и так же молча выходит, аккуратно закрыв за собой дверь.
После часа под горячим душем, холодным душем, часа слез, почувствовав, наконец, головную боль, как верный признак того, что она жива, всё еще, Соня выходит из душа.
Номер тих, Амира нет. На переносном подносе стоит чайник с черным чаем, таблетка обезболивающего и что-то под крышкой, видимо, ужин.
Но не это привлекает внимание Сони. Записка на розовом стикере. «Поешь, тебе это нужно. Прости»
В той же тишине она садится на кровать, перечитывая записку. Соня должна прямо сейчас злиться или плакать, должна кричать в истерике. Это её бросили, дважды, не оставив даже права на ненависть.
Соня молча ест, молча пьет чай, таблетку и засыпает, в халате, с полотенцем на голове, не удосужившись разобрать кровать. Последняя мысль, промелькнувшая в голове: «Вот и отдохнули». Саркастическая мысль, циничная, все так, как ненавидит он.
Просыпается от лучей, пробивающих сквозь плотные шторы, и стука клавиатуры.
Дезориентированная, она пытается понять, который час, когда встречает взгляд встревоженных глаз. И… она улыбается этим глазам.
Глаза быстро приближаются и оказываются напротив. В её руке появляется стакан сока и таблетка, которую она автоматически глотает, все еще не отводя своих глаз от серых, встревоженных. Она замечает, что спала под одеялом и в его футболке.
— Ты переодел меня? Как?
— У меня четверо детей, птичка, я — спец по переодеванию спящих тел.
— Мило, что ты сравнил меня со своими детьми, я польщена.
— Мои сыновья в двенадцать лет весили больше тебя, ты
