Ты веришь в судьбу? - Мортимер Кэрол
— Ну, знаешь…
— Думаю, вам лучше разобраться без меня. — Роджер взял Син за плечи. — Только не повторяй прошлых ошибок: он не способен измениться, Син, и он опять разобьет тебе сердце.
Она знала, что это так, и Вульфу не надо прикладывать никаких усилий — достаточно того, что он просто есть. Вот почему она должна поскорее позаботиться о том, чтобы он навсегда исчез из ее жизни!
— Считай, что его уже здесь нет, — заверила Син. — Он уезжает, и немедленно.
— Сразу, как только ты что-нибудь на себя набросишь, — согласился Вульф, глядя на Син потеплевшими глазами.
Все, он добился своего: она в ярости! И сейчас ему придется встретиться с новой Син…
— Тебе лучше и вправду уйти, Роджер, — как можно мягче проговорила она, продолжая смотреть на улыбающегося Вульфа.
Ах, если б взгляды могли убивать!..
— То, что я намерена сказать Вульфу, не предназначено для чужих ушей.
Она скажет ему все, что думает о нем и его бесконечных намеках!
— Я позвоню, — попрощался Роджер и вышел, даже не взглянув на Вульфа; слышно было, как закрылась за ним входная дверь.
Сразу воцарилась мертвая тишина. Затишье перед бурей. А уж бурю Син обеспечит!
Она смотрела на Вульфа потемневшими, как грозовое небо, глазами и видела, как лицо его искажается гримасой боли. Вот он со стоном опускается в кресло…
— Даже не пытайся меня разжалобить, — предупредила она. — После цирка, который ты устроил, самое меньшее, чего ты заслуживаешь, так это отправиться в город пешком!
— Вот именно, цирк. — Вульф бессильно откинулся на спинку кресла. — Задержись Коллинз хоть на минуту, и я свалился бы к его ногам.
— А я бы, — Син была все так же непримирима, — и пальцем не пошевелила, чтобы помочь тебе подняться!
— Не сомневаюсь, — кивнул Вульф и опять поморщился от боли.
— Что ты себе позволяешь? Роджер достаточно узнал о нас тогда, семь лет назад, а тебе понадобилось…
— Не забывай, тогда мы были помолвлены. — Вульф никак не мог найти для больной ноги удобное положение. — И что же его так ужаснуло?
— Ты прекрасно понял, что я имела в виду. — Син не удавалось быть беспристрастной. — Он знает, какмы расстались. Знает почему.И давать ему повод думать, что между нами снова что-то есть, — это…
— Да уж, он знает, почему мы расстались. — Вульф не усидел на месте и теперь стоял, опираясь рукой о стол. — Кому и знать, как не ему: ведь из-за него все и случилось! Если бы не Коллинз…
— Семь лет назад я осталась совсем одна! — Давняя рана до сих пор кровоточила. — Он один был рядом, когда ты, Вульф…
— Когда я не мог! — закончил он за нее. — Понятно. Но сейчас я с тобой, Син…
— Ненадолго! — почти выкрикнула она. — Я сказала, что отвезу тебя куда угодно, лишь бы подальше от моего дома! Вот только оденусь…
Кажется, Вульф больше ее не слушал… Она сама напомнила ему, что на ней практически ничего нет; разве можно считать одеждой тончайший шелковый халат поверх прозрачной ночной рубашки? Син поняла, что он увидел ее сквозь эти условные покровы, — поняла по тому, как разом налились тяжестью груди и напряглись соски, приглашая коснуться их. И напрасно Син пыталась призвать к порядку свое тело: оно уже предало ее!..
Вульф вплотную приблизился к ней, дрожащими от сдерживаемого нетерпения руками распустил узел на поясе, обхватившем тонкую талию; халат с послушной готовностью соскользнул с нежных плеч, и Син осталась стоять в своей сиреневой прозрачности, окутанная легкой, как тающее облако, тканью. Она затаила дыхание перед неизбежным…
— Син! — то ли позвал, то ли вздохнул Вульф, и этого было достаточно, чтобы плотина, столь долго возводимая Син, рухнула в одночасье под напором все время жившего в ней желания. И она, отказавшись от сопротивления, качнулась ему навстречу, прямо в сулящие незабытое наслаждение руки…
Вульф только и ждал этого молчаливого согласия. Больше его ничто не сдерживало, и он жадно приник к ее губам.
Так было между ними всегда. Ничего не изменилось. Физически они были созданы друг для друга, что и доказывали сейчас, пробуя друг друга на вкус…
— Боже… о Боже!.. — Вульф стонал, напрягаясь всем телом, по которому пробегала судорога желания. Не отрываясь от ее рта, он принялся торопливо расстегивать крохотные пуговички ночной рубашки, которая не давала ему слиться с Син…
А Син понимала, что пропала; пропала, едва он коснулся ее, и теперь она уже никуда его не отпустит, пока не утолит свою жажду, пока не насытит им свое желание, росшее в ней жаркой волной и подчиняясь которому она теперь расстегивала его рубашку, тем больше торопясь, чем явственнее ощущала идущее от него тепло и слышала кружащий голову егозапах…
— Да, Син, да… — подбодрил ее Вульф, когда она чуть помедлила, испуганная силой собственной страсти, и прижал ее, готовую отступить, к себе, не давая ни малейшего шанса высвободиться. — Умоляю, не останавливайся! — просил он, обдавая ее золотом взгляда.
Впрочем, Син уже не смогла бы остановиться. И не захотела бы! Она обняла его, притянула, знакомо почувствовав под пальцами густоту волос, и поцеловала сама, откровенно и жадно, требуя той же неистовости от его языка.
Их нагота стала единым целым, прохлада ее грудей впитывала жар его тела, наслаждение от его близости было почти болезненным, и он длил эту сладкую муку, лаская ее соски — то целуя, то легонько сжимая их большим и указательным пальцами.
Син обвилась вокруг Вульфа, чувствуя, что неудержимо влажнеет… Он оторвался от ее груди, чтобы, опустившись перед ней на колени, выпить переливающуюся через край влагу; и она, сраженная этим новым ощущением, упала бы, если бы не удерживающие ее руки мужчины…
Удерживающие?.. Нет, увлекающие на устланный ковром пол. Будто один из ее снов стал явью, Син видела, как он скидывает с себя остатки одежды… вот он все ближе, ближе, наконец опускается на нее, и она вот-вот с радостью примет его в свои нежные недра…
Но он неподвижен. Держит обеими руками ее голову так, чтобы она смотрела прямо на него — глаза в глаза, золото янтаря плавится в ясном фиалковом свете… Теперь целует, и опять поцелуй длится бесконечно… Син уже не владеет собой. Она его хочет и, движимая неутоляемым желанием, обхватывает его бедра ногами, ее руки ласкают прижатое к ней могучее тело; она чувствует, как под ее рукой растет его желание, и, откликаясь на это, в исступлении шепчет, извиваясь под ним:
— Вульф, пожалуйста!..
— Ты хочешь меня, Син? Скажи, что хочешь меня, — требует он.
И он еще сомневается? Каждой своей клеточкой она его хочет,и всегда хотела; и так было, и так будет впредь.
— Ну же, Син, — просит он, уже прочитав ответ на ее лице, — покажи мне, что между нами все по-прежнему!
Разве могло что-то измениться, если она любит его, никогда не переставала любить…
— Нет, не плачь! — уговаривает он ее, видя готовые пролиться слезы. — Желанная моя, — исступленно нашептывает он ей на ухо, — ты всегда мне нужна, слышишь? Стоит мне увидеть тебя, и я теряю голову: хочу быть с тобой… быть в тебе… обладать тобой. Помоги мне, Син, докажи, что ты — моя!
Конечно, она — его… Син приподняла бедра, встречая его мощь, принимая ее в себя, в свою влажную глубину… И вот они уже двигаются вместе, в едином ритме — старом, как мир и как море…
Так было между ними всегда. Им не надо подстраиваться друг к другу; они друг друга чувствуют,как смычок и скрипка. И извечная мелодия ведет их к вершине наслаждения, и не было еще случая, чтобы она их обманула…
Вот и теперь они вместе оказались на вершине, и Син сначала разлетается на миллионы радужных солнц с каждым новым движением Вульфа в ней, потом взлетает все выше и выше на удивительно мощных и сильных волнах, идущих откуда-то из самой сокровенной ее глубины, и наконец в ней рождается этот всеобъемлющий восторг, которому, кажется, не будет конца, и она ощущает в себе прилив неизбывной любви ко всему миру…
Син впивается ногтями в крутые плечи Вульфа, а он — лишь немного пропуская ее вперед, чувствуя, как сотрясается под ним ее утоленное тело, и зная, что такона откликается на него, — напрягается в завершающем усилии и, выкрикнув в чувственном экстазе заветное имя, извергается в нее горячей лавой…
