Пари на развод (СИ) - Рина Беж
Прищуривается. А вот и злость появилась.
Его величество обидели.
– Я здоровый, – скалит зубы и сжимает кулаки. – А сейчас ноги в руки, улыбку на лицо и завтрак готовить. Скоро мать проснется. Извинишься перед ней, потом накормишь и постель нормально ей застелешь.
– А не пошел бы ты! – такая злость разбирает, что весь страх испаряется. – Сам свою мать корми, но не в моем доме. Понял? Убирайтесь отсюда! Оба.
– Ух, как заговорила! А чего смелая такая? – придвигается вплотную, так что его бедра упираются в мои. – Неужели в свои хилые силёнки поверила? Или думаешь, что подружка тебе поможет? Будешь дурить – я ее муженька так прижму, что последнюю жилетку под сопли потеряешь. Хочешь им проблемы нарисовать?
По спине бежит первый морозец.
Вот кому зла не желаю, это Назаровым. Они же мне роднее родных. Семья. А этот гад…
– Какой же ты урод, Киров! Моральный урод. Больной ублюдок. Позор и стыд мой и сына, – понимаю, что его провоцирую, но я хочу раз и навсегда донести до него свое мнение. – Будь мужиком. Собери капли своей скудной совести, засунь ее себе в зад и просто уйди. УЙДИ! Я не буду с тобой жить. Никогда. Не при каких обстоятельствах. Вбей это себе в голову.
Не слышит. Усмехается шире, губы облизывает.
– А знаешь, женушка. Я буду мужиком. Вобью.
Не успеваю сориентироваться, а он уже голову фиксирует, целует мои губы, щеки, шею. Резко толкает на стиральную машину, подминая под себя.
Внутри настоящая агония. Его прикосновения остались прежними. Привычными и знакомыми. Но на этом всё. Реальность изменилась.
Киров свое истинное мерзкое лицо открыл. Словами в грязь втоптал. А теперь еще и поступками решил унизить.
Включаюсь, когда Сергей распахивает полы халата и задирает мою майку, оголяя живот.
Отталкиваю его, а потом впиваюсь ногтями в лицо, оставляя на щеке три длинные кровавых полосы.
– Дрянь!
Муж дергается ко мне с явным намерением ударить. Даже ладонь заносит.
Отшатываюсь от него, до боли выгибаясь в спине и упираясь копчиком в преграду. В последний момент он бьет именно по ней.
– Никогда Не смей! Поднимать! На меня! Руку! Поняла?! – рычит с угрожающими интонациями.
Я напугана и деморализована. Открытая агрессия выбирает почву из-под ног.
Не могу ответить ни «да», ни «нет».
Шок разрастается. Ведь до последнего момента я наивно верю – внутри предателя и мерзавца еще не до конца умер тот трепетный парень, который клялся любить меня в юности и до старости. Когда-то же он был другим?
Или миф?
Теперь я вижу лишь монстра, у которого нет границ. Нет рамок. Нет души. Нет чувств.
Все стерто. Ничего не осталось.
И он это доказывает. Резко хватает меня одной рукой за запястье, сжимая до онемения и выкручивая его, второй за шею, фиксируя. Дергает и переворачивает. Бросает на стиральную машину животом и вдавливает в неё.
Пока я пинаюсь и, не обращая внимания на заломленные назад руки, извиваюсь, задирает на голову халат. Цепляет резинку штанов и…
Что есть мочи выворачиваю шею и кусаю его за руку.
Не думая.
Желая грызть в ответ, раз иного не могу.
Зубы продирают кожу, во рту появляется металлический вкус. А я жму сильнее.
Знаю, это предел.
Мой.
Но и его.
Больше он не сдержится, через секунду меня настигнет удар. Мощный. Злой. Не факт, что я его переживу.
***
Что может быть страшнее изнасилования собственным мужем, впавшим в безумство и напрочь потерявшим ориентиры?
Кровь.
Кровь родного ребенка на руках.
– Лекс, пожалуйста, давай я все-таки вызову скорую? Вдруг сотрясение?
– Мам, не нервничай. Ничего страшного не произошло.
– У тебя кровотечение.
– Всего лишь нос. В спаррингах и не так прилетает, знаешь же.
Знаю. Каждый раз, когда сына вызывают на ковер для боя, смотрю на это дело с содроганием. Ладони леденеют, подмышки потеют, кислород застревает в глотке и с болью попадает в легкие, а глаза постоянно находятся на мокром месте.
А уж когда начинаются атаки, уклонения, серии ударов руками, вертушки ногами… мрак.
Мне дико, до ужаса страшно за ребенка. И пусть он выше меня ростом и шире в плечах, это совершенно ничего не меняет. Его боль – моя боль.
Вот и сейчас Алешка сидит на стуле в кухне совершенно спокойный внешне и четко уверенный в том, что делать. Он точно знает, какую позу принять, как склонить голову, чтобы остановить кровотечение, куда приложить ледяной компресс и на какое время вставить в носовые каналы марлевые тампоны, смоченные перекисью.
У меня же руки ходуном ходят. Действую на автомате.
Стресс, который испытала в тот момент, когда Сергей со всего маха ударил сына за то, что тот ему помешал надо мной надругаться, оттащил и принял злость на себя, никак не проходит. В глазах печет, голова гудит, жутко тошнит.
Больной ублюдок.
Отбитый напрочь.
И то, что спустя пару минут он одумался, побледнел и бросился к Лексу извиняться – уже ничего не меняет. Монстр совершил преступление, потому что захотел.
Никак иначе.
Никаких сиропных оправданий.
Он настолько слетел с катушек, что, не задумываясь, выпустил агрессию из-под контроля. Сначала в мою сторону, потом в сторону ребенка. Самолично назначил себя вершителем судеб, будто имеет на то право.
– Сейчас мазью обработаю, – озвучиваю вердикт, рассматривая кровавые слегка припухшие черкотины на скуле – след от кольца на пальце Кирова. Кулак мужа пролетел по касательной. Ободрал кожу на лице сына и разбил нос. – Завтра, наверное, уже синяк будет.
– Раны украшают мужчин, мам, – шутит мой ангел, обозначая улыбку одним краешком губ. – Но не девочек.
Произнеся это, хмурится, перехватывает мазь и сам бережно обрабатывает теперь уже мои боевые раны – синяки на запястьях и предплечьях.
Киров, урод, постарался на славу.
На секунду прикрываю глаза, чтобы взять себя в руки.
В этот момент Алешка однозначно сильнее меня. Его самообладание за гранью понимания. Жесткий самоконтроль. Терпение. Выносливость.
И, к счастью, ни капли схожести со вспыльчивостью Кирова.
К великому счастью.
Он даже в поступках взрослее папаши.
– Почему ты не дал ему сдачи? – уточняю, пока выбрасываю в мусорное ведро использованные ватные диски и убираю в шкаф аптечку.
Алексей мог бы удивить отца своими способностями бить по роже – тут нет сомнений.
